Крапива покачала головой; я объяснил, что она принесла игломет из дирижабля, но отдала его мне, и предложил вернуть его ей.

«Сохрани его. Сохрани его! Тебе он понадобится, когда будешь стоять на страже». — Он повернул голову. У него была длинная и очень морщинистая шея, которая мгновенно выдала бы его настоящую расу, если бы я знал, что он замаскировавшийся инхуми. Но даже так я внезапно испугался, потому что в его взгляде не было ни теплоты, ни доброты. Как если бы я видел маску, или на его лице проступили черты трупа. — «Ты не будешь стрелять в меня?» — спросил он.

Я, конечно, заверил его, что не буду.

«Потому что я буду бродить. Я всегда так делаю. Каждую ночь меня видели недалеко от моего дворца. Они говорили, что это мой дух, дескать, я выхожу из кожи и брожу всю ночь. Ты веришь этому, дитя мое?»

Крапива кивнула:

«Если Его Святейшество так скажет».

«Нет, не скажу. — У меня создалось впечатление, что он перенес на мое плечо почти весь свой вес, и, тем не менее, он, определенно, не был тяжелым. — Никогда не верил в такие вещи. Мне трудно заснуть, так что я брожу до тех пор, пока не устаю и не начинаю валиться с ног. Вот и все. Сын мой, не скажешь ли ты тем, кто впереди, идти быстрее? У меня не хватает дыхания».

«Его Святейшество говорит, что мы должны идти быстрее!» — крикнул я, или что-то похожее.

«Спасибо. Теперь мы можем остановиться. Дадим толстой женщине и ее мужу догнать нас». — Он повернулся, требовательно подзывая их жестом.

«Мы здесь в опасности, — прошептала Крапива. — Должны быть, иначе он бы так не торопился».

Она говорила мне на ухо, и я сам с трудом слышал ее, но патера Квезаль (коим я его считал) сказал:

«Да, дочь моя, но я не знаю в насколько большой. И когда ты не знаешь, лучше действовать так, как будто опасность очень велика».

Вспомнив о своем вопросе, я спросил его:

«Ваше Святейшество, вам грозила большая опасность от Паука?»

Он помахал головой, но не так, как делает человек, поводя ею из стороны в сторону, а качнул направо и налево, держа почти прямо.

«От него? Нет, ни на бит, но мне было жаль терять там время. У меня было много дел, и я ушел. — Он засмеялся, старое надтреснутое хихиканье. — Исчез в темноте. Тебе рассказал юный Прилипала? Кому-то он рассказывал, я знаю. Ты хочешь знать, как я это сделал?»

Он накинул на голову черную сутану, сложил перед собой руки с жезлом и повернулся к нам спиной. Туннель был хорошо освещен ползучими зелеными огоньками, которые принесли первые поселенцы, как и все остальное; тем не менее, он почти исчез, вместе с жезлом и всем остальным.

«Да, Ваше Святейшество, я вижу, — сказал я. — Я имею в виду, что не вижу».

Как раз тогда нас догнали Ложнодождевик и ее муж; она шла медленно и печально, а он хромал так, что сразу становилось ясно, как у него болят ноги. Крапива сказала, что Квезаль беспокоится о них.

«А я беспокоюсь о нем», — сказала Ложнодождевик, ухватилась за меня и своего мужа, как будто мы были парой деревьев, опустилась на пол из коркамня и сбросила с себя туфли.

«Вы, мелюзга, идете слишком быстро, — сказал ее муж. — Неужели Его Святейшество предполагает, что мы выдержим такой темп?» Он сел рядом с женой и тоже разулся.

Вспомнив, что Квезаль беспокоился об их безопасности, я дал знак Крапиве сесть и уселся сам.

«Я слышала, как ты кричал тем, кто впереди, идти быстрее», — обвиняюще сказала Ложнодождевик.

Я объяснил ей, что так приказал мне Квезаль, и Крапива спросила:

«А где он? Он был здесь минуту назад».

«Впереди, — ответил Сорокопут. — Не видел его довольно долго».

Мы отдыхали около часа, в течение которого Крапива и я все больше и больше тревожились, что мы постепенно отдаляемся от других. Однако сбиться с дороги было невозможно — длинный туннель бежал почти прямо, полого уходя вниз, очень приятно. Наконец мы подошли к боковому туннелю, но там обнаружили записку, подписанную Оленем. «Его Святейшество приказал написать, — говорилось в ней, — что надо идти по главному туннелю. Тот, кто найдет эту записку, должен оставить ее здесь, чтобы направлять остальных».

Где-то через пол-лиги мы услышали детский плач и слабый храп и вскоре догнали наших друзей из четверти, мою маму, братьев и сестер; все они крепко спали. Ложнодождевик и ее муж немедленно повалились на пол, и я заставил Крапиву тоже лечь, сказав, чтобы она поспала, если сможет. У нее не было другой подушки, кроме моей куртки, но она уснула так же крепко, как и Ложнодождевик.

Я тоже сел, сбросил ботинки и растер ноги, пытаясь решить, что должен делать. Я пообещал Квезалю, что не засну, и, кроме того, я отчетливо помнил рассказ Шелка о собакоподобных созданиях, которых солдаты называли богами, а заключенные — церберами. Но я был усталый, голодный и ужасно хотел спать; и хотя Квезаль просил меня защищать группу, в которой было больше четырехсот человек, он ничего не сказал о том, кто будет защищать меня, пока я буду спать час или два.

Достаточно долго я обдумывал вопрос, неторопливо, как всегда, когда думал над задачей усталым. Наконец я решил, что буду честно глядеть в оба до тех пор, пока кто-нибудь не проснется и не сменит меня, и вот тогда посплю.

Но потом мне показалось, что я уже сплю, потому что я услышал мягкий вздох крыльев — как будто большая сова пролетела по туннелю достаточно далеко от того места, где я сидел. Я сел прямо и прислушался, но больше ничего не услышал. Тут я вспомнил слова Квезаля о том, как ему трудно заснуть. Подумав о том, что он может глядеть на меня, если не спит, я встал и прошелся среди спящих, выискивая его; но его нигде не было.

Не могу описать ужас, который при этом ощутил. Снова и снова я говорил себе, что, скорее всего, ошибся, что кто-то ссудил ему одеяло или куртку, которая скрыла его черную сутану; и я опять глядел в те же самые лица, в которые всматривался несколько минут назад, пока не убедился, что могу описать любого и сказать, где каждый из них лежит. У нас была дюжина младенцев, очень много