Так поступлю не то что из любви,

А ради тайных замыслов моих…

Так вот оно что! «Ради тайных замыслов моих…» Что это были за тайные замыслы у Шмелева, когда он делал Ларису своей любовницей?

Я остановил репетицию и сказал, что актеры могут отдыхать двадцать минут. Проходя мимо Семеновой я подошел к ней и поблагодарил.

— Вы отлично провели сцену, — сказал я любезно. — Вам помог наш вчерашний разговор?

— Да, — призналась она. — Я все время думала о притяжении зла. В этом его коварство… Я представила себе эту ситуацию с соседом, как вы говорили…

Она замолчала и запнулась.

— И что же?

— Я смогла представить себе только очень злого соседа. Такой мог бы увлечь в той ситуации, — сказала Семенова.

Я пошел к себе в кабинет и попросил меня не беспокоить. Но на этот раз меня не послушались. Сразу же, как только я вошел в кабинет, прибежала секретарша директора и сказала, что мне звонили из Петербурга.

— А кто? — поинтересовался я. Лицо секретарши приняло озабоченное выражение и она, поджав губы, ответила:

— Сказали, что из прокуратуры… — она помедлила секунду и положила на мой стол бумажку. — Вот, они продиктовали свой телефон. И просили, чтобы вы немедленно позвонили им.

Глаза секретарши и все выражение ее лица говорили:

«Я еще не знаю, что вы там совершили в Петербурге, но уверена, что скоро узнаю. От вас, творцов можно чего угодно ожидать, и не ошибешься. Нахулиганили, небось, или чего похуже…»

Секретарша эта раньше работала в секторе учета местного райкома партии. Когда райком разогнали, наш директор из милости взял ее к себе секретаршей. Но, сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. И хотя Тамара Васильевна по старой райкомовской привычке держалась тише воды, ниже травы и вела себя как мышка, все же иногда она переставала случайно следить за выражением своего лица, и становилось понятно, что в своих самых светлых снах она сладострастно расстреливает нас лично из нагана в подвале НКВД. Всех. Согласно здоровому классовому чутью, как говорилось…

— Если вы не позвоните им, — продолжила она гадким елейным голосом. — Вдруг не дозвонитесь или еще что, то я на всякий случай дала им ваш телефон. Так что они сами вам все равно перезвонят.

А в глазах ее стояло при этом: «Не уедешь, гад, не скроешься от тяжелой руки закона».

— Спасибо, — сказал я ей. — Вы очень любезны. Я сейчас же им перезвоню.

Она ушла и я забыл о ней. У меня и без нее было достаточно поводов для размышлений.

Что им надо от меня, там, в питерской прокуратуре? Кажется, я все сказал им, что знал… То есть сказал, что знать ничего не знаю. Чего им еще?

Вот то открытие, что я только что сделал — это было интересно. Какую же цель преследовал Шмелев, делая Ларису своей любовницей?

В общем-то ясно, какую. Он хотел, чтобы она помогла ему расправиться с Васей. А это ему было зачем? Чтобы получить ценности. Вот куда ушло все… Ничего Вася перед смертью не продавал. И никуда такая прорва денег не могла испариться. Все это получил Шмелев.

Теперь у меня более или менее все звенья цепи соединились в голове. Теперь я представлял себе в целом ситуацию. Но какая все-таки гнусность…

Шмелев — этот доморощенный Бонапарт с внешностью недоноска. Он хоть чужой человек. Но Лариса — как она могла так подло предать своего мужа? Мне ведь всегда казалось, что она любит моего брата… Или тут сыграли роль магические чары Шмелева? Я вспомнил его внешность. Худой, прихрамывающий, с косящими глазами. Красавец, одним словом… Типичный Ричард Глостер. Может быть, такие мужчины и привлекают внимание женщин — уродливые и жестокие?

Может быть, именно это волнует воображение примерных жен, типа Семеновой и Ларисы?

Впрочем, пора было звонить в Питер. Междугородняя связь теперь работает лучше, чем раньше. У нас в городе построили телефонную станцию и стало можно дозвониться в любую точку мира. Было бы кому звонить…

Я дозвонился и представился.

— Вам нужно приехать в Петербург, — сказал мне следователь на том конце. — Вы могли бы выехать немедленно? Это срочно.

— А что случилось? — спросил я. — Отчего такая срочность?

— Это я вам расскажу, когда вы приедете, — сказал следователь. А поскольку я молчал, он добавил. — Это действительно очень нужно, чтобы вы приехали.

— Вы знаете, — сказал я. — У меня спектакль «горит». У меня репетиции идут полным ходом… Мне трудно бросить все и приехать. Тем более, я ведь только что ездил в Петербург.

Наступила тишина в трубке. Слышалось легкое потрескивание на линии. Следователь оценивал мои слова. Потом вздохнул:

— Вы сами приедете? — Сказал он. — Или мне выписывать ордер на ваше задержание? Вы хотите, чтобы вас доставили сюда?

— Нет, не хочу, — испугался я. От этих людей можно чего угодно ожидать. Возьмут и вправду арестуют. Вот скандал-то будет… И не вступится никто. Кому пойдешь потом жаловаться?

Кто станет защищать твои права? Сергей Ковалев, как известно, защищает только права чеченцев. У него в смысле прав человека очень узкая направленность. Со мной он и разговаривать не станет. Я же не мусульманин и не спустился с гор…

— Когда я должен приехать? — спросил я. — Если уж вам так надо, я могу приехать на сутки. Но не больше.

— Это мы сами решим, — сказал следователь. — На сутки или на сколько вы тут задержитесь… Если все будет хорошо, то сможете уехать быстро.

Я повесил трубку и чертыхнулся. Вот тебе раз… Я ведь с такой гордостью говорил вчера директору, что наверняка выпущу спектакль через месяц. Как бы не провалить премьеру. С другой стороны, похоже, прокуратура настроена весьма серьезно.

В общем-то это должно меня радовать. Может быть, они и вправду занялись следствием и ищут убийц брата?

Но зачем им срочно понадобился я? Все-таки я имею очень косвенное отношение к убийству. Меня там не было, да и вообще — у меня нет мотива… Теперь надо ехать опять…

Пришлось идти самому к директору. Вообще-то этого следует избегать. Большое начинается с малого. Следует поддерживать театральные традиции. Главный режиссер должен ни к кому не ходить, а сидеть в своем кабинете, как Будда, сложив руки на животе с тремя складками и принимать посетителей…

Тогда его будут уважать и говорить, что он «большой мастер сцены». Но теперь мне было неудобно перед Иваном Ивановичем. Сначала смерть брата. Это он еще мог понять. А теперь какая-то прокуратура…

Он отреагировал на