Пока правительство Карла VI знакомило со своей позицией иностранных монархов — в 1396 г. ее изложили Ричарду II, в 1398 г. императору Вацлаву, — а сторонники реформы повсюду волновались, епископ Камбрейский Пьер д'Айи, образец умеренности среди парижских докторов и один из людей, имевших некоторое влияние на короля, поскольку был его исповедником, совершил поездку в Авиньон и в Рим, чтобы использовать последний шанс. Оба папы состязались друг с другом в упертости.

22 мая 1398 г. в ходе следующего французского собора, где на сей раз председательствовал Крамо, духовенство наконец приняло решение. Состоялся схоластический диспут, участники которого по всем правилам защищали точки зрения противоборствущих сторон. Крамо свел дело к простой формуле:

Укоренившаяся схизма становится ересью.

Мало кто на самом деле защищал папу. Самое большее можно было услышать несколько смелых речей в поддержку папской власти. По окончании турнира ораторов перешли к голосованию; из опасения, что папа вывернется, за этим процессом следили герцоги Бургундский и Беррийский. Для отказа от повиновения требовалось 123 голоса из 213. 28 июля объявили результаты: 16 голосов за собор, 20 за последнее ходатайство и 247 за отказ. Герцоги добились уточнения результатов, одержав тем самым двойную победу.

Немедленно был обнародован ордонанс, выводивший церковь Франции из повиновения папе. Это был один из самых показательных успехов галликанства: французская церковь получала самоуправление, а законы ей должен был диктовать король своими ордонансами. Пока что клирики не догадывались, что, вернув себе «свободы», они просто-напросто поменяли господина.

Отказ от повиновения не стал победой. Он разозлил Бенедикта XIII, не положив конца схизме. Кастилия последовала за Францией. Арагон, Наварра, Беарн, Савойя, Шотландия отказались это сделать. Бенедикту XIII, осажденному в Авиньоне коалицией его местных врагов, в марте 1403 г. удалось бежать и найти у графа Прованского, которым был Людовик II Анжуйский, убежище, что стало политическим вызовом.

Все выгоды от этого отказа, по видимости, достались архиепископам. Теперь они утверждали результаты епископских выборов, в их суд подавали апелляцию на церковные суды. Они возглавляли провинциальную иерархию, а над ними уже никого не оставалось. Претенденты на церковные бенефиции фактически столкнулись между собой, и короля попросили выступить в качестве арбитра. Правительство этим воспользовалось, чтобы несколько раз обложить налогом церковные доходы. Многие клирики начали сожалеть о папской власти. Во всяком случае, когда полномочиями злоупотреблял папа, можно было обратиться к королю Франции. Против злоупотреблений короля у клириков не было никакого средства, с тех пор как они сами лишили себя такого противовеса, как папская власть.

Людовику Орлеанскому пришлось сдаться, но победа парижских магистров ничуть не убедила их традиционных соперников. Римские магистры написали, что из схизмы можно выйти только одним путем — признав единственного легитимного папу, римского. Тулузские магистры не согласились с парижскими и составили длинную памятную записку о необходимости возврата к прежнему повиновению. Орлеанские магистры в сентябре 1401 г. первыми сказали вслух то, что многие думали про себя: так проблему не решить.

Вскоре упорными противниками Бенедикта XIII остались только парижане. Людовик II Анжуйский вернулся в повиновение папе по настоянию тестя, короля Мартина Арагонского, и молодой жены, королевы Иоланды. Штаты Бретани утверждали: с ними не посоветовались, что было чистой правдой. 29 апреля 1403 г. в повиновение папе вернулась Кастилия. Франция могла только последовать ее примеру, что она и сделала 28 мая. Самое время — иначе политика Филиппа Бургундского грозила расколоть французскую церковь.

Это был триумф умеренных, в частности, Жана Жерсона. 4 июня перед университетом в полном составе он произнес проповедь во славу папской власти, обновившейся благодаря испытанию. И в самом деле, даже самые пылкие приверженцы папы наделись, что Бенедикт XIII извлечет урок из этой истории. Столь вожделенную реформу проведет сам папа. Это был и реванш Людовика Орлеанского: политика его дяди ничего не дала, доказательство налицо.

Увы, Бенедикт XIII ничего не понял. Он велел немедленно кассировать выборы епископов и аббатов, сделанные в последние пять лет. По наущению Филиппа Храброго, который не сложил оружия, Карл VI сохранил результаты выборов в силе. Парижским магистрам показалось, что в Авиньоне, жалуя вакантные бенефиции, к ним были недостаточно щедры, и они пожаловались королю.

Папская фискальная система вновь обрушилась всей тяжестью на французскую церковь. Бенедикт XIII счел ловким ходом даровать Людовику Орлеанскому сумму в пятьдесят тысяч франков как вознаграждение за верность и для помощи в итальянских делах. Правду сказать, эти дела были и папскими. Эта щедрость за счет налогов с клириков возмутила духовенство. Благосклонные ко всему, что носило название реформы, круги как в Парижском университете, так и в среде парижской «мантии», среде выходцев из него, сурово осудили это возрождение злоупотреблений, столь часто обличавшихся. Они негодовали на папу, но еще больше на Людовика Орлеанского: потребность в деньгах, трудно поддающаяся обоснованию, в этих обстоятельствах была слишком явно связана с политическими предпочтениями герцога.

Горожане держались в стороне от богословских боев и канонических дебатов. Как и всем христианам в королевстве, в церковной сфере им было важно одно: чтобы их не прекращали крестить, сочетать браком и отпевать. Поскольку в среду епископов и докторов Схизма внесла раскол, это была драма, но такая, на которую смотрят со стороны. Горожане сожалели, что пап двое, но для них было бы неудобней, если бы у них было два кюре или ни одного.

Принцы, реформа и казна

Последствия репрессий 1382–1383 гг. были намного болезненней, и бюргерство, которое опыт приучил к осторожности, боялось совершить какую-либо ошибку, которая могла бы помешать постепенному восстановлению их экономического положения, а стало быть, их привилегий.

Парижане как раз и занимались терпеливым воссозданием муниципальной организации, которой была в принципе и прежде всего коммерческой инфраструктурой. В 1389 г. они добились, чтобы должность купеческого прево снова отделили от должности королевского прево Парижа. Адвокат Жан Жувенель был назначен — королем — на должность «хранителя должности купеческого прево для короля». Конечно, от этого было еще очень далеко до купеческого прево, избираемого горожанами, но правительство мармузетов мудро выбрало для этого нотабля, который был парижанином с недавних пор, но имел родственные связи со всеми хорошими семьями столицы. Его функция была скромной: следить за содержанием улиц и за градостроительством. Такой человек был способен придать этой должности значительность. Вскоре его станут воспринимать как настоящего купеческого прево. Признание ему принесла повседневная практическая деятельность. Когда Жувенель от имени города выиграл процесс в парламенте против руанцев, он прослыл защитником дела Парижа. Его преемники скоро забыли, что их назначил король.

Людовик Орлеанский умел создавать себе врагов. Уже считалось, что он обходится дорого. Парижане еще больше озлобились, когда герцог в 1404 г. подтолкнул своего человека, парижского прево Гильома де Тиньонвиля, выселить преемника Жувенеля с Гревской площади и обосноваться там самому. Герцог Орлеанский был князем злоупотреблений и поборов. Филипп Храбрый извлекал выгоду из этой его репутации. Он выступал как сторонник реформы.