– Хе, и верно мыши! – продолжали мужчины. – Ваше место на посиделках. Не тем ветром вас сюда занесло.

– И верно не тем, – спокойно отвечали девы. – Шли мы к царю, думали встретить здесь ее воинов, а попали, верно, на сторожевых собак.

– Языкастые попались мыши! – с удовольствием хохотали мужчины.

– Заладили: мыши, мыши, – фыркнула другая дева. – Мы ровня тебе, как не заметил, что с такими же воинами говоришь?

– Воины! – покатились мужчины со смеху. – Вы воины, пока никто на вас юбку не надел!

– Те, и не думай, с нами такого не будет, – сказала с усмешкой третья. – Мы в воинство Луноликой проситься идем. У нас другая жизнь будет, сидите сами у очага.

Алатай аж вздрогнул от этих слов.

– Что вы говорите, девы? – удивился сказитель. – Слышал я, много лет уже не зовет Луноликая к себе. Верно, не нужно ей больше земное воинство.

– О том мы знаем, – ответила снова первая, – только мы иначе решили: стали девы бояться такой жизни, а Луноликая добра и их жалеет. Мы же сами доли себе такой хотим.

– Хе, и что за глупые перепелки! Иди ко мне, девочка! Пока не стала ты воином Луноликой, я тебя другим битвам научу! – засмеялся кто-то еще пуще. Но девы только поморщились, будто съели кислого, развернулись и пошли от костра.

Алатая словно кто-то толкнул в спину. Он поднялся и пустился следом, сам не понимая для чего. Девы уходили быстро, а он шел, не приближаясь, боясь только их упустить.

– А это еще что за провожатый? – спросила вдруг одна, обернувшись. Все остановились. Алатай тоже замер и стоял, не зная, что сказать.

– Это бездомный дух, девы, – усмехнулась другая. – Видишь, говорить не умеет.

– Что ты хотел? – спросила тогда меньшая. Она держалась среди них главной.

– Я воин из царской линии. Ты говорила, что шла к царю. Я могу передать…

– То, что я царю сказать хочу, только ее ушей коснуться может, другим знать не надо, – оборвала она его.

– Хорошо, – поспешно согласился Алатай. – Я проведу тебя к ее шатру, хочешь?

– Мы были там, – ответила другая. – Она не приняла нас.

– Велела прийти завтра, сегодня духи снедают ее, – сказала третья.

Алатай не знал, что еще добавить. Девы поняли это, развернулись и пошли дальше, но он опять ощутил странное жгучее чувство, так что крикнул им в спины:

– Приходите завтра! Я проведу вас к царю!

– Ха! – обернулась меньшая. – Думаешь, мы сами не пройдем к ней? Царь принимает всех. А мои вести о лэмо, она не сможет их не принять.

– О лэмо? – изумился Алатай, и снова чувство таинственной, сокровенной связи с этой девочкой, чьего лица он и не разглядел, поразило его. – Я знаю лэмо, – выпалил он. – Я видел, как осенью уходят они зимовать в норы.

Они обернулись и посмотрели с удивлением.

– Так ты мне не скажешь? – спросил Алатай.

– Нет, – сказала меньшая. – Почему я должна тебе сказать? Однако, – она задумалась. – Если верно ты так смел, что выследил лэмо, приходи завтра в сумерках на верхний край урочища. Там будет три серых камня. Если не испугаешься, сам увидишь, что хочу я сказать царю.

Алатай заметил, что другие девы с недоумением посмотрели на нее. Но больше не стал их окликать. Сердце его прыгало, и радость рвалась из груди, когда бегом пустился он обратно к костру.

Праздник покатил как ручей с горы, как всегда, каждый год приходил он таинственно быстро, обновлял и вдруг преображал все вокруг. С рассвета вся поляна казалось другой, и люди были не те, что накануне, и радостны, по-детски просты были все их дела и игры. Алатай любил это и дивился такой перемене, и нынче он тоже бродил с Эвмеем по поляне, показывая ему все и объясняя, и сам себе казался иным. Одна лишь мысль о вечерней встрече с юной девой не отпускала его и держала подтянутыми все мышцы, как перед боем.

– В ваших землях есть такое? – спрашивал Алатай, указывая на состязание борцов.

– Есть, – кивал Эвмей. – Большие игры. Для всех городов. Но они нечасто.

– Отчего?

– Через четыре года. По ним измеряют время. И тогда прекращается всякая война, когда идет игра.

– Ради игры прекращается война? – удивился Алатай.

– Да. Благое время. Время для богов.

– Боги всем управляют в вашей жизни, даже войнами?

– Боги играют людьми, как мальчики в кости, – сказал Эвмей, указав на ребятню, плеткой сбивающую бараньи бабки.

– Тяжело жить в ваших землях.

– У вас то же, – пожал плечами Эвмей. – Все мы во власти богов. Вы тоже говорите: «Так решил Бело-Синий».

– Бело-Синий не бог, – удивился таким словам Алатай.

– Не бог? Кто же?

– Бело-Синий? Этого я сказать не могу. Он – все. – Алатай показал рукой в вышнюю высь. – Его имя нельзя говорить, о нем и помыслить нельзя, но он есть все, он растворен во всем, и он единый. Я не смогу тебе объяснить. К Каму пойдешь – Кам расскажет. И Бело-Синий не правит человеком как конем. Он дает долю.

– Нет разницы, – сказал Эвмей.

– Есть, – ответил Алатай. Он еще сам не понимал ее, но очень не хотел соглашаться. – Твои боги капризны, как дети. Хочу – помогу, хочу – покалечу. А доля – это не случайно, это навсегда. Она один раз дается, и принять ее – это как… как понять, кто ты таков и что должен в жизни делать. Ты же не пустишь коня пастись с овцами и не станешь на баране ездить? Вот и для человека доля – это понять, кто ты и что тебе лучше. Но делаешь ты сам. Никто за тебя не решит, что тебе делать.

– Но разве ты можешь сам что-то делать? Сам, вне доли?

– Нет, это не так. – Алатай даже закрыл глаза, чувствуя, как сложно это все объяснить. – Все, что ты делаешь, ты делаешь сам. Выбираешь сам, решаешь сам. Но вся твоя жизнь течет, как река в своем русле, в русле доли. А если в сердце ты слышишь Бело-Синего и поступаешь, как слышишь, по доле, то… То очень счастлив должен быть такой человек.

Он говорил и сам как будто бы только теперь понимал это. И его собственная, неясная ему с посвящения доля, снова представилась ему. А что если он-то ее как раз и предал, и оттого до сих пор не знает, кто он? С детства его убеждали, что быть ему конем, а на самом деле он – круторогий баран, и конем ему никогда не стать, пусть даже сам на себя седло наденет.

Алатай так удивился своему открытию, что не сразу понял, что Эвмей спрашивает его о чем-то. Поднял глаза, только когда чужеземец коснулся его плеча. «Кам. Кам!» – глухо катило по поляне от человека к человеку, и мальчишки уже бросили бабки, помчались со всех ног куда-то, и взрослые тянулись в ту же сторону. Эвмей стоял бледный, а Алатай, напротив, ощутил вдруг радость, дернул его за полу и сказал:

– Быстрее! Кам спустился к людям! – и они побежал вместе со всеми, но, как толпа стала уплотняться, пришлось сдержать шаг и толкаться.