Поезд остановился, часть пассажиров вышла, вошли другие – в основном женщины с коробками и пластиковыми сумками с эмблемами дорогих бутиков и рекламными картинками шикарных фирм. Поезд на Эммерих, по-видимому, выполнял здесь роль “норкового пути”, как Вэл называла поезда, следующие из Нью-Йорка в Вестчестер и Коннектикут. Джоэл увидел, что человек, сидевший через проход, проводил пожилую женщину к концу очереди из устремившихся к выходу пассажиров, почтительно пожал ей руку и отправился на свое место. Конверс отвернулся к окну, наклонил голову и закрыл глаза.

– Bitte, konnen wir die Platz tauschen? Dieser Herr ist Bekannter. Ich sitze in der nachsten Reihe[109].

– Sichcr, aber er schlaft ja doch nur[110]. – И немец, сидевший рядом с Конверсом, со смехом поднялся.

– Jch wecke ihn[111]. – Мужчина, занимавший место через боковой проход, уселся рядом с Джоэлом.

Конверс потянулся, прикрывая зевок левой рукой, в то время как правая его рука скользнула под пиджак и нащупала рукоятку пистолета. Если возникнет необходимость, он покажет этот пистолет своему новому, но знакомому попутчику. Лязгнули вагоны, поезд тронулся с места. Джоэл обернулся к новому соседу, глаза которого не выражали ничего, кроме узнавания.

– Я вас узнал, – сказал мужчина, явно американец, с широкой, но неприятной улыбкой.

Конверс был прав, какая-то подлинка явно наличествовала в этом тучном человеке – она звучала в его голосе, который он уже слышал, но вот где – он так и не мог припомнить.

– Вы уверены? – спросил Джоэл.

– Конечно уверен. Но, держу пари, вы меня не узнали!

– Честно говоря, нет.

– Тогда я напомню вам. Я всегда могу узнать старого доброго янки! За все годы, что разъезжаю по свету и продаю свои копии, которые почти равны оригиналам, ошибся всего пару раз.

– Копенгаген, – сказал Джоэл, с отвращением вспоминая, что с этим человеком он дожидался там багажа. – И одну из своих ошибок вы совершили в Риме, приняв итальянца за испанца из Флориды.

– Точно! Этот итальяшка совсем сбил меня с толку. Я принял его за одного из этих набитых деньгами пиковых валетов – такие обычно наживаются на кокаине, вы меня понимаете? Вы ведь знаете, как они действуют, теперь у них весь рынок в руках. Послушайте, как, вы говорили, ваше имя?

– Роджерс, – ответил Джоэл только потому, что некоторое время назад думал об отце. – Вы говорите по-немецки. – Это был не вопрос, а утверждение.

– Еще бы, черт побери. Западная Германия – наш самый обширный рынок. Да и мой старикан был немцем и никаких других языков не знал.

– А чем вы торгуете?

– Подделками – лучшими в мире, вплоть до Седьмой авеню. Но поймите меня правильно, я – не какой-нибудь еврейчик. Берешь, например, Баленсиагу, так? Меняешь несколько пуговиц и пару складок, добавляешь, скажем, плиссе там, где у латиноамериканца его нет. Модели эти отправляешь в Бронкс или Джерси, в Майами или Пенсильванию. Там к товарам пришивают этикетку, на которой значится не “Баленсиага”, а, например, “Валенсиана”. А потом крупную партию готовых изделий сбываешь примерно за треть цены “Баленсиаги” – и все счастливы, кроме разве что самого латиноамериканца. Но приди ему в голову обратиться в суд, он ни черта не докажет, потому что все в высшей степени законно.

– Я бы не стал утверждать это с такой уверенностью.

– Ну, парню пришлось бы асфальт перепахать, доказывая свои права.

– Вот это, к сожалению, верно.

– Эге, поймите меня правильно! Мы поставляем добротные товары и удовлетворяем запросы многих тысяч простых домашних хозяек, которым не по карману все эти парижские шмотки. А я, старый Янки-Дудл[112], зарабатываю тем себе на хлеб. Видели эту сухую воблу, которую я обхаживал? У нее полдюжины модных магазинов в Кельне и Дюссельдорфе, и теперь она поглядывает в сторону Бонна. Позвольте вам сказать, я обхаживал ее…

Маленькие железнодорожные станции и городки проплывали мимо: Леверкузен… Лагенфельд… Гильден, а коммерсант все говорил и говорил, за одним пошлым анекдотом следовал другой, голос его настойчиво стучался в сознание, зудил.

– Wir kommen in funf Minuten in Essen an![113]

Это произошло в Эссене.

Суматоха началась не сразу. Смятение нарастало постепенно – подобно волне, неторопливо бегущей к скалистому берегу и являющей всю свою мощь лишь при ударе о скалы. Мощное крещендо такой волны поддерживается другими, невидимыми волнами, бегущими вслед за ней.

Казалось, все вошедшие пассажиры переговаривались друг с другом, вертели головами, вытягивали шеи, пытаясь уловить какие-то слова. У некоторых были с собой маленькие транзисторные приемники, которые одни прикладывали к уху, другие, наоборот, поднимали над собой и прибавляли звук, чтобы могли слышать окружающие. Чем больше людей входило в вагон, тем сильнее наэлектризовывалась атмосфера, подогреваемая резкими металлическими звуками радиоприемников. Тоненькая девушка в форме частной школы с книгами в пляжной сумке и тихонько работающим приемником в левой руке уселась на скамье перед Джоэлом и торговцем. Вокруг нее сразу же сбились кричащие пассажиры – очевидно, они просили ее, догадался Джоэл, сделать звук погромче.

– Что происходит? – спросил он, поворачиваясь к своему назойливому попутчику.

– Сейчас выясним! – отозвался торговец, с трудом наклоняясь вперед и даже чуть-чуть приподнимаясь с места. – Дайте-ка я послушаю.

В куче людей, окружавших девушку, наступило некоторое затишье, теперь девушка держала приемник, подняв его над головой. Внезапно сквозь треск радиопомех Конверс отчетливо расслышал два голоса – помимо голоса диктора, – сообщение, принимаемое студией откуда-то издалека. Джоэл различил слова, произносимые по-английски, разобрать их, однако, было почти невозможно, так как переводчик тут же переводил английский текст на немецкий:

“Полное расследование… Eine griindliche Untersuchung… в которое будут вовлечены все силы безопасности… die alle Sicherheitsbelagschaften… было поручено… wurde veranlasst…”

Конверс дернул торговца за рукав.

– В чем дело? Что случилось? – отрывисто спросил он.

– Этот псих опять кого-то угробил!… Погодите, они начинают сначала. Дайте-ка послушаю еще раз.