владения. Я признаю за тобой звание конунга, но после моей смерти ты и мой сын Бьёрн… э, будете на равных правах притязать на власть над всей страной, подчиненной нам сегодня. И пусть после меня свеи выберут из вас одного, кто будет владеть всей страной, а второй… э, признает свое подчиненное положение. Ведь если наша держава опять развалится на множество мелких, уже на другое лето здесь буду корабли Харальда или датчан, и все свеи… э, окажутся вынуждены платить дань уже чужим конунгам.

Эйрик молчал. Олав, Кетиль, все люди в гриднице напряженно ожидали ответа.

– Я подумаю, – сказал наконец Эйрик. – Посоветуюсь с моей норной.

* * *

Полночь застала Эйрика и его норну на Конунговых Курганах. Затих Ховгорд, только убывающая луна заступила в дозор и обшаривала серебряным копьем воды Озера, будто искала злоумышленников. На вершине одного из трех древних курганов был выложен из камня небольшой очаг – сюда часто приходили ночами те, кому требовался совет мертвых, – и Эйрик разжег там огонь.

Рядом из земли выступал довольно широкий плоский камень – на нем расстилали белое полотно, если гадали по рунам. Встав на колени возле камня, Снефрид с одной стороны положила нож, с другой поставила небольшую расписную чашу – подарок Рандвера, – куда было налито немного меда, а между ними – свое веретено с янтарным прясленем. Потом она бросила на горящие угли конопляного семени, сушеного ясенца и лаванды. Когда над углями стал подниматься душистый дым, она заговорила:

Правду мне поведай, норна,

Что спрошу я, отвечай.

Пламя волн взамен дарю я,

Лед ладони принимай.

Сына конунга получишь,

Что отважней в мире нет,

Земли все его в придачу,

Если верный дашь ответ.

Приоткрой мне правду, Дева,

И ни словом не солги,

Иль в огонь тебя я брошу,

В жарком пламени гори!

Она взяла веретено за середину и крутанула. Острый конец описал полукруг по камню, потом немного вернулся и замер, указывая на чашу.

Спе-диса посоветовала мир.

Снефрид подняла глаза на Эйрика и кивнула ему:

– Выпей с нею.

Эйрик взял чашку, почти потерявшуюся в его ладони, отпил немного и вылил остаток на угли. Мед зашипел, взлетая белым паром. Мысленно Эйрик пытался увидеть свою спе-дису – он знал, что она обликом как молодая Хравнхильд, хотя никогда не видел лица своей первой вирд-коны. Он сам и был тем сыном конунга, которого Снефрид обещала ей в награду, а будут ли у него земли – это они и хотели узнать. Можно было принять предложения Олава и надеяться, что в будущем удастся получить весь Свеаланд законным и мирным путем. Сейчас Эйрик имел достаточно силы, чтобы просто захватить его, но понимал: если он выберет этот путь, ему предстоят еще годы войны со своими же подданными, ему придется истребить своих последних кровных родичей… А главное, как он сам сказал Снефрид, глупо враждовать с Бьёрном Молодым, когда тот оставит свое наследство сыну Альрека.

Вот и она… Выходит из мрака и пахучего дыма трав – рослая, стройная молодая женщина. Эйрик видит продолговатое лицо, струящиеся темно-русые волосы… Лицо у нее приятное, приветливое, и от взгляда ее больших синих глаз начинает сладко биться сердце.

«Нет нужды длить раздоры, Эйрик, – говорит она. – Твой брат пролил кровь в этой борьбе, Один принял жертву и повелел прекратить вражду. Там, где ключ подойдет к замку, удача пребудет с тобой. Ты станешь конунгом, у тебя будут большие богатые владения и многочисленное потомство…»

Эйрик вдруг очнулся; показалось, что он заснул и спал очень долго, но Снефрид смотрела на него спокойно – она не заметила, что он побывал где-то далеко. Небольшая чаша с зелеными и черными ростками на розовато-буром поле так и была зажата в его широкой ладони.

– Я видел ее сейчас…

– Видел? – Снефрид широко раскрыла глаза.

– Вот как тебя. Она сказала, что я стану конунгом, у меня будут большие владения и потомство. Что Один принял в жертву кровь Альрека и взамен дарует мне мир.

Эйрик снял серебряное кольцо с гривны, которую носил на груди, и положил в затухающие угли. Дису нужно вознаградить.

Обратную дорогу к Кунгсгорду они молчали, и только в усадьбе, в спальном чулане, Эйрик вдруг сказал:

– Что-то я забыл.

– Что ты забыл? – Снефрид, убирая в ларь мешок с бубном, обернулась.

– Да если б я помнил. Что-то еще она сказала… Под самый конец.

– Может, она сказала, что теперь, когда твои дела улажены, ты больше не нуждаешься во мне? – Снефрид села на лежанку. – Это чудо, что ты сам увидел спе-дису, но и очень хорошо. Она явилась тебе самому, а это значит, что мне больше не нужно быть при тебе. Лето не бесконечно. Я хотела бы отправиться в Гарды, если ты мне поможешь. Думаю, теперь я уже могу это сделать без ущерба для тебя.

Эйрик поднял глаза и устремил на нее пристальный взор.

– А ты не передумала? – сказал он то, чего она отчасти ждала. – Может, останешься?

– О, Эйрик… – Когда это на самом деле прозвучало, Снефрид растерялась.

Она понимала, что Эйрик предпочел бы оставить ее при себе – и как конунг, и как мужчина. Но в ней самой по-прежнему сильно было убеждение, что ей пора в дорогу. Для Эйрика она уже сделала все, что могла, настало время позаботиться об Ульваре.

– Послушай! – Эйрик подался к ней и взял ее руку. – Глупо все бросать, когда все наладилось!

– Но я же тебе говорила – я должна отыскать моего мужа…

– Да никакой муж в Утгарде не даст тебе дом лучше этого! И сам он… не верю, что тебе с ним было лучше, чем со мной.

– Нет, не было, – Снефрид улыбнулась и подавила вздох.

Пожалуй, как муж даже бедняга Рандвер оказался бы лучше Ульвара. Надежнее уж точно.

– Ну так оставайся. – Эйрик сжал ее руку. – Я женюсь на тебе, – заверил он, как будто это все решало.

– Олав верно сказал, что ты должен жениться, но не на мне. – Снефрид мягко покачала головой. – Они все убеждены, что я – могущественная чародейка, изменяющая свой облик со старого на молодой. Если ты объявишь меня своей женой, они будут думать, что я заколдовала тебя, подчинила твою волю и стану творить зло. Как та женщина, которая зачаровала Харальда норвежского, еще пока он ходил немытый и косматый. Говорят, от любви к ней он забывал все