К тому времени я уже достаточно освоился с этим наркотиком, и теперь мне было интересно, какой будет эффект, если растолочь таблетку, расплавить порошок и пустить по вене. И я очень обрадовался, узнав, что эффект – тот самый. В Вегасе я отлично провел время: там я признался себе, что именно за этим и приехал и пробыл там дольше, чем нужно. Я ловил кайф. Я пару раз ширнулся – подумаешь, у меня ведь нет зависимости.

Я вернулся домой, и, так как наши с Перлой отношения только ухудшались, я стал заниматься самолечением: у меня был большой запас викодина и оксиконтина. Мы с Перлой разругались и расстались на целый день: я поехал в отель недалеко от аэропорта. Я завалил наш «Хаммер» своей одеждой, взял свою кошку и был уверен, что никогда не вернусь. Конечно, я и сам не святой, но терпеть ее поведение у меня больше не было сил. Я сказал Перле, что ей нужно пройти курс реабилитации. Она согласилась.

– Если я туда еду, позаботься о детях, – последнее, что она мне перед этим сказала.

Пока Перла находилась в реабилитационном центре, я стал совсем плох: за детьми присматривала няня, а я плотно подсел на окси. Я нашел дилера в Лос-Анджелесе и купил себе запас примерно на три месяца. И хотя я не принимал его днем, я стал принимать его каждую ночь. Я скрывал это и от ребят из группы, и от своей семьи. Но потом он прокрался и в мою работу: я стал принимать его перед репетициями. Я так долго создавал себе творческую атмосферу, которую можно было ощутить только в трезвом состоянии, а теперь снова окунулся… в туман. Я настолько вышел из-под контроля, что стал ширяться прямо в ванной у Мэтта, и всем было очевидно, что я под кайфом. Тем не менее никто не говорил ни слова, по крайней мере какое-то время, что много говорит о нашей коллективной терпимости. Я даже не пытался скрыть свою привычку от ребят, которые хлебнули с этим своих проблем, и от вокалиста, который по-прежнему их не решил. Я стал настолько отвратителен, что Мэтт даже находил кровь на стене ванной. Если меня не выдавало то, что я впадал в оцепенение на репетиции, то это уж точно обо всем говорило.

Мы продолжали работать, но не двигались вперед, а лишь потихоньку что-то писали и топтались на месте в плане творчества. Я поехал с Мэттом на концерт Camp Freddy в Вегасе, не столько ради самого концерта, сколько ради того, чтобы встретиться со своим приятелем и запастись окси. Мне казалось, я знал, что делаю, но, похоже, не осознавал, насколько быстро стал темной лошадкой. Помню, как пришел за кулисы на этом концерте: все замолчали, когда я вошел. Где бы я ни находился, происходило примерно одно и то же.

Моим менеджером тогда был – и до сих пор остается – Карл Стабнер, и, пока я находился в Вегасе, он мне позвонил. Мы обсудили несколько тем, и, хотя тогда я этого не понял, он слушал очень внимательно, пытаясь понять, что со мной. Не помню, о чем я говорил, но он вдруг меня перебил:

– Эй, – сказал он. – Будь со мной честен. Ты в порядке?

– Да, да, приятель, – соврал я. – Я в порядке. А что?

– Послушай меня… Я не собираюсь учить тебя жить, и я здесь не в полицейского играю. Я просто хочу знать, все ли с тобой в порядке. Потому что, если нет, я готов тебе помочь. Но ты должен быть честен со мной.

– Я в полном порядке, правда… Да, все нормально.

Я отыграл концерт, встретился со своим дилером, вернулся домой в Лос-Анджелес и понял, что слишком упорот и лучше не попадаться на глаза Перле, которая только что вернулась из реабилитационного центра, полностью очистившись от всякой дряни, не говоря уже о том, что в таком состоянии не стоит общаться с детьми. Я сделал единственное, что казалось мне верным решением: поехал в отель в Западном Голливуде и назначил день, когда отправлюсь на реабилитацию. Перед этим я собирался прикончить все наркотики, которые с собой привез, прямо здесь, у себя в номере, куда бы меня это ни привело. Перла и все остальные беспокоились обо мне. Но она была терпелива и терпима, и именно поэтому мы так любим друг друга.

Да, у меня не все было в порядке. Но я был почти готов это признать. Я знал, что это безобразие должно прекратиться. Я планировал немного отстраниться от жены и от ребят из группы, когда начал четырехмесячную реабилитацию. Мне нужны были покой и тишина. И я их получил. На этот раз реабилитация оказала на меня положительное воздействие, потому что я наконец сдался. Сначала я завязал с наркотиками, потом прочистил себе мозги и попытался понять, почему я снова и снова оказываюсь в подобной ситуации. Рано утром 3 июля 2006 года я зарегистрировался в реабилитационном центре. Я прошел все тридцать дней программы и по-настоящему ей доверился. Я узнал о себе больше, чем за всю жизнь до этого. И с тех пор я больше ничего не принимал и не принимаю.

Как только я пришел в себя, работа в группе вернулась в нужное русло, и мы занялись вторым альбомом под названием Libertad. На этот раз все было по-другому: мы изменились, мы исследовали новые идеи, и нас объединяло чувство общности. Во всем этом была какая-то свобода, и она придавала сил. Словно мы по-настоящему повзрослели или, может, просто привыкли к тому, какая мы группа.

Мы начали работать с Риком Рубином еще до того, как я прошел реабилитацию. Кстати, думаю, это было как раз до и после моего увлечения оксиконтином. Мы были счастливы с ним сотрудничать по очевидным причинам – послужной список Рика поистине легендарен. Но из этого ничего не вышло. У Рика свои методы: всем продюсированием и инженерной работой занимается его команда, а он время от времени заходит посмотреть, как там дела. Как правило, таким образом он работал одновременно с несколькими группами.

И нам это не подошло. Рик слушал что-то из нашей музыки, велел нам взять одну часть песни и соединить ее с чем-то другим, что ему понравилось. Еще мы ревновали его, потому что он уделял внимание сразу четырем альбомам, а нам его не хватало. Было такое чувство, что он каждый раз бросает нас и идет к другой своей наложнице, а пока он с нами, у нас нет нужного взаимодействия. Мы решили, что в таких условиях запись альбома займет не меньше года.

Мы расстались с Риком и взялись за работу в «Лэвиш», студии Скотта. Скотт предложил нам поработать с Бренданом О’Брайеном, который записывал большинство альбомов STP. Я знал о нем только это. Когда я поговорил с ним по телефону, он мне очень понравился, так что мы его пригласили, и все сразу стало на свои места. Брендану нравилось работать быстро и эффективно, и он настоял на том, чтобы на каждой сессии присутствовали все участники группы. Думаю, это один из лучших советов, которые только можно дать любой группе.

Если кто-то опаздывал, Брендан отказывался работать, пока все не соберутся, и это одновременно держало нас в тонусе и мотивировало принимать активное участие в процессе. В это уравнение, помимо дисциплины, он привнес еще и музыкальность как следствие того, что он сам играет на гитаре, басу и барабанах. Он мог в любой момент нам подыграть, и это оказывалось очень полезно. С таким профессионалом мы быстро шагали вперед.