Домициева дорога, по которой теперь ехала Альбия, проходила почти у береговой линии, так что за беломраморными виллами и прекрасными садами виднелось покоящееся в объятиях залива лазоревое море.

Альбия наслаждалась великолепием кампанской природы, солнечным светом и пропитанным запахом моря ветром. Она вдруг почувствовала отвращение к затворнической жизни, какую вела; ей хотелось чего-то необыкновенного; она жаждала безграничных просторов света, свободы и любви...

Вилла Кальпурнии находилась в аристократическом квартале, утопавшем в зелени кипарисов, ореховых деревьев, туи, акации и магнолий. Белые патрицианские дома, украшенные мрамором колонн, галерей и портиков, подчёркивали богатство их обитателей. Вдоль дорожек в садах были расставлены скульптуры, тропинки вели к водоёмам и укромным беседкам.

В одной из таких беседок, густо увитой побегами вьюнка и плюща, Альбия и нашла Кальпурнию.

Молодая женщина сидела со скучающим видом в садовом кресле, положив изящно обутые ножки на низенькую скамеечку. На коленях у неё лежала рукопись, которую она читала, по всей видимости, уже не в первый раз. При виде весталки лицо Кальпурнии просияло искренней радостью.

– Альбия, милая моя, я так тебя ждала! – воскликнула она и протянула навстречу девушке обе руки.

Альбия накрыла их своими маленькими нежными ладошками.

– Как ты себя чувствуешь? Нога сильно болит? – с сочувствием спросила она.

– Нога? – растерянно переспросила Кальпурния и тут же спохватилась: – Ах, да, нога! Благодарение Эскулапу, всё уже прошло!

– Неужели прошло? Так быстро? – в недоумении пробормотала Альбия и перевела взгляд на ноги Кальпурнии, как бы желая удостовериться, что они целы и невредимы.

Перехватив её взгляд, Кальпурния неожиданно звонко рассмеялась.

– Прости меня за этот невинный обман, – сказала она, увидев, как девушка нахмурилась, обо всём догадавшись. – По правде говоря, мне самой было неприятно прибегать к помощи хитрой уловки, но у меня не было выбора. Ведь я хорошо тебя знаю: только ради попавшего в беду человека ты можешь решиться бросить всё, даже...

– Но понимашь ли ты, – Альбия резко прервала её речь, – что из-за этого, как ты выразилась, невинного, обмана я попала в неловкое положение? Что я скажу старшей весталке? Какое найду оправдание твоему легкомысленному поступку?

– Ты не должна оправдываться, – спокойно возразила Кальпурния. – Никто и не узнает правду. Я буду вести себя так, будто со мной в самом деле случилось несчастье, буду хромать как Вулкан*, буду...

– Ответь мне, Кальпурния, – снова перебила её весталка в негодовании, – для чего ты придумала эту историю?

Кальпурния слегка смутилась под пристальным взглядом чистых серо-голубых глаз.

– Я часто думала о тебе, – молвила она, по-дружески пожав пальцы девушки, – о том, как ты грустишь и тоскуешь в стенах своего дома. И мне захотелось помочь тебе избавиться от одиночества. Нужен был предлог для того, чтобы завлечь тебя сюда, и, не особенно размышляя, я нашла его.

Признание Кальпурнии расправило морщинку у переносицы девушки, и лицо её прояснилось.

– Поверь, милая моя отшельница, я хочу, чтобы ты была счастлива, пусть недолго, хотя бы день, – продолжала Кальпурния, ласково глядя ей в глаза. – Хочу, чтобы ты узнала, какая огромная существует разница между той жизнью, которую ведёшь ты, и той, которой наслаждаются другие.

– Но... – попыталась протестовать Альбия.

– Послушай же меня, – уверенно произнесла Кальпурния и крепче сжала её ладонь. – Женщина, которая запирается в стенах храма, проявляет страх перед миром и собственной природой. Вера в богов этого не оправдывает. Посмотри на жриц, которые окружают тебя в твоём храме. Большинство из них глупы и безобразны, они не знали и никогда не узнают настоящего счастья. Но ты не такая. Ты прелестна, полна жизни и рано или поздно должна вырваться на волю, как птица из клетки.

Теперь Альбия слушала, не перебивая.

– Цветущая молодость даётся в жизни только раз, а красота без любви – всё равно что пир без доброго вина. Как сказал поэт: «Коротки и быстротечны человеческие дни – сколько можешь наслаждений в чаше жизни зачерпни». Помни, целомудренная моя Альбия, не утолившись в молодости любовью, женщина на склоне жизни мучится раскаянием, которое превращает её некогда горячее и трепетное сердце в кучу золы. Нерастраченная страсть, неразделённые чувства – вот бремя, непосильная тяжесть которого омрачает последние дни.

– Я... я не знаю, может, ты права, – едва слышно проговорила Альбия, выслушав Кальпурнию. И тут же, вскинув голову, громко прибавила: – Всё же будет лучше, если я тотчас отправлюсь в Рим.

– О! – почти крикнула Кальпурния. – Я не уверена, что так будет лучше! Подумай, что ты скажешь старшей весталке, когда она спросит, почему ты так скоро вернулась? Скажешь правду – и опозоришь меня. Все станут говорить, что я коварная лгунья, и тогда мы с тобой не сможем видеться как прежде, – при этих словах в глазах женщины блеснули слёзы. – Если же ты попытаешься оправдать меня и скажешь, что я уже поправилась – хотя я сильно сомневаюсь, что ты решишься на обман, – но если даже ты так и скажешь, тебе никто не поверит. А твоя Пинария, эта старая злобная лиса, сразу учует неладное, и тогда ты навсегда потеряешь её доверие.

Кальпурния перевела дыхание и с мольбой в голосе прибавила:

– Во имя богов, прошу тебя хорошо подумать прежде, чем принять окончательное решение.

Альбия стояла, всё ещё молчаливая и задумчивая; в ушах у неё упрямо звучали слова Кальпурнии о том, что цветущая молодость бывает в жизни один лишь раз. Ничего не сказав, она вышла из беседки, сделала несколько шагов и вдруг остановилась у куста олеандра с сильно бьющимся сердцем. Ей показалось, что в предзакатной свежести веет сладостное дыхание Венеры. А в следующее мгновение она услышала своё имя, произнесённое неким воздушным шёпотом. Альбия подняла голову и взглянула вверх – чудилось, высоко-высоко над ней пронеслась лучезарная тень женщины с веткою мирта в руке. Эта тень плыла тихо и величаво, протянув другую руку в сторону весталки. Благословляла ли её богиня или указывала ей путь?..

***

Вулкан (рим.) – бог огня, изображался хромым

На пиршество, которое устроила Кальпурния на своей вилле день спустя, приглашённые съезжались со всех уголков Кампании. Десятки поваров и сотни рабов были к услугам гостей. Несомненной похвалы заслуживало разнообразие блюд, соусов и вин; густой аромат разбросанных в триклинии лепестков шафрана смешивался с запахами аравийских масел.

Никто из гостей не знал, что среди них находится юная дева Весты, и потому многие мужчины пытались ухаживать за Альбией, оказывая ей различные знаки внимания, а то и открыто восхищаясь её красотой. Девушка смущённо улыбалась и опускала глаза, но каждый раз на помощь ей приходила бдительная Кальпурния.