– Здорово, Семеныч, – сквозь сон прокряхтел Берия.

– Завтракать не желаете? – полковник услужливо склонил голову.

– Вот не пойму, Саркисов, – Берия уселся на кровати, желая выместить раздражение за прерванный сон и за тяжелые ночные бдения у Хозяина. – Ты три года врагов народа расстреливал, откуда в тебе манеры эти халдейские?

– Я не расстреливал, я только доставлял, – упал голосом полковник.

– Думаешь, я не знаю? Со мной не спорь. Был у Ляли?

– Вчера заезжал, передал деньги, продукты. Все как приказывали. Мне звонила Елена из Дома моделей, сказала – есть две новые девочки, которые могут вас заинтересовать.

– Это потом. У нее вроде в октябре день рождения, не забудь поздравить от меня. Гоглидзе подъехал?

– Так точно. Ожидает в гостиной.

– Пусть там накроют.

Полковник глубоко кивнул и покинул спальню.

Рафаэлю Саркисову пошел сорок четвертый год, работать у Берии он начал семнадцать лет назад личным водителем, быстро продвинулся в начальники личной охраны. Лаврентий Павлович ценил своего охранника не столько за преданность, сколько за собачье чувство хозяйского сапога, атрофированную гордость и умственную ограниченность, не способную уловить тонкой нити интриг, выплетаемых Берией. Но при этом Берия вручил Саркисову мешок со своим грязным бельем, который Рафаэль Семенович чутко копил и оберегал. Полковник отвечал за все внебрачные связи шефа, вел реестр увлечений Лаврентия Павловича, подыскивал новые, опекал, развлекал, организовывал пикники и аборты. И если раньше он возил приговоренных зеэков на расстрел, то теперь советских красавиц в особняк на улицу Качалова.

В просторной гостиной, сдержанно отделанной лепниной и деревом, в ожидании пробуждения маршала уже час скучал генерал-полковник МГБ. Он пил чай и закусывал мандаринами. Серго Гоглидзе уже в тридцать четыре года стал комиссаром государственной безопасности второго ранга. Тогда его партийным шефом был любимец Сталина Нестор Лакоба, возглавивший советскую Абхазию. Но ставку молодой чекист сделал на Лаврентия Павловича, организовав для него отравление Лакобы с последующей расправой над всей родней и соратниками убитого.

Гоглидзе лично разрабатывал спецоперации по устранению врагов атомного маршала, лично с выдумкой и с удовольствием участвовал в пытках. Назначение Гоглидзе заместителем министра государственной безопасности после того, как МГБ возглавил Семен Игнатьев, для Берии в кабинетных баталиях стало реваншем за арест его ставленника Абакумова.

– Рад тебя видеть, дорогой. – Берия крепко обнял Гоглидзе. – Спасибо, что нашел время. Пообедай со мной. В одиночку жрут только звери.

Не дожидаясь согласия генерала, Берия махнул рукой, и словно из-под земли вырос Саркисов с привычно вжатой в плечи головой.

– Семеныч, поторопи с обедом. На двоих пусть накрывают.

Через пятнадцать минут длинный инкрустированный стол был сервирован в лучших традициях партийной трапезы. На первое в фарфоровой супнице подали рассольник с гусиными потрохами. В пище, как и в людях, Берия ценил несочетаемые качества. В суп помимо традиционного рассола и соленых огурцов добавлялось молоко, придававшее блюду легкую пикантность. Тут же на льду маялась икра паюсная, а на блюдцах «Императорского фарфорового завода» жирным перламутром переливались спинки астраханской сельди и нежились куски белужьего бока.

Удалив прислугу, Берия разлил по бокалам вино.

– За здоровье товарища Сталина – Маршал пригубил бокал, генерал суеверно махнул до дна.

– Хорошее вино, – похвалил Гоглидзе.

– Грузинское – самое лучшее. Не то что абхазская дрянь. Странный этот народ – всю жизнь бок о бок с грузинами, а людьми так и не стали. Только хурму друг у друга воровать горазды. И за что этим бездарям Господь дал такой край? Как поживает государственная безопасность, дорогой Серго?

– Враги не дают расслабляться, товарищ Берия.

– Сколько тебя помню, Серго, ты всегда слыл человеком решительным и умным. Я не знаю ни одного твоего врага, который бы тебя пережил. А то ведь были не мальчики, то были вепри.

– То были враги народа, товарищ маршал.

– Это решало особое совещание, которое за тобой не всегда поспевало. Помнишь нашего китайского полпреда Ваню Луганца, которого Лева Влодзимирский с Церетели в спецвагоне молотком забили, а жену его придушили?

– Иногда обстоятельства требовали решительных действий. В интересах партии, – генерал осекся.

– Знаешь, Серго, почему ты еще жив? Почему живы Кобулов, Деканозов, Мешик, Церетели, Влодзимирский, Саркисов? Потому что я берегу тех, кто мне предан. Мы низвергали богов. Троцкий, Зиновьев, Бухарин, Ягода, Ежов – то не человеки, то титаны, которым рукоплескали миллионы идущих на смерть бараньей тропой. То были не казни врагов народа, мы, как в страстное Средневековье, сжигали их «города» с детьми и челядью, а на пепелищах танцевали лезгинку. Но ни один, кто был рядом со мной, не пострадал. Вам дозволено то, за что без суда и следствия мы ставим к стенке.

– Это продиктовано… – Гоглидзе не успел подыскать подходящего слова.

– Серго, мне не нужна демагогия, мне нужны дела. Что создавалось двадцать лет, вы просрали за один год. И, главное, кому просрали? Выскочкам и брехунам, падающим в обморок при виде крови.

– Лаврентий Павлович, вы только скажите, – с плохо скрываемой обидой встрепенулся Гоглидзе.

– Знаешь, почему спекся Витя Абакумов? – Вопрос скорее прозвучал утверждением, чем был обращен к собеседнику. – А ведь Витя в свои тридцать пять лет уже командовал Смершем. На его счету двести восемьдесят четыре секретных операций, которые он лично разрабатывал. Через три года я его вытащил в министры госбезопасности. Он приблизился к вождю, почувствовал себя Мюратом при Бонапарте. Но в отличие от Наполеона товарищ Сталин не страдает сентиментальностью, ему не нужны ни друзья, ни родичи, а только слепые орудия его воли. Витя же решил, что можно быть угодным всем, забыв, что у пса всегда только один хозяин. Как он, кстати?

– Держат в Лефортово. Бьют сильно, но терпит пока, молчит. Единственное, о чем просит, чтобы жену не мучили с ребенком.

– Они там же?

– Так точно. Когда их взяли, сыну только четыре месяца исполнилось.

– Антонину я помню. Красивая бабенка, папа у нее, если не ошибаюсь, гипнотизер известный. Как его?

– Орнальдо.

– Не очень долго жизнь была красивой. Мне нужны все протоколы допросов по этому делу, и наших, и врачей.

– К этому делу и близко никого не подпускают. Рюмин еженедельно докладывает лично товарищу Сталину. Даже Игнатьев не в курсе. Информацию собираем по крупицам. Врачи потекли, Майрановский потек, но что конкретно подписал, неизвестно. Рюмин их сам пытает, – скороговоркой, торопясь, оправдывался Гоглидзе.

– Серго, мы с тобой дружим почти двадцать лет. Друзья должны понимать друг друга. Ты замминистра государственной безопасности. У тебя свой начальник, – прервал его Берия.