–– Попросила я, чтобы еще на недельку оставили, пообещали. Поживут еще с нами, Надя.

На четвертый день увезли сирот от матери. На милицейской машине двое человек в форме. Витю от груди мамы старший отнял, обнял крепко, и прыгнув на сиденье, скомандовал : « Сережа, гони. Не хватало еще и нам тут расплакаться». И остались на дороге родители с нашим братом и сестрой, провожающие взглядом машину, увозящую их ребятишек.

Глава 3.

Мне не было и тринадцати лет, когда я попал в детский семейный дом, что в городе Бийске. И первая мысль: «Почему же не раньше, не с рождения». Забитые, тупые, расхлестанные, разнузданные; много нас набралось, более трехсот человек. Детдом только организовали и свозили «замухрышек» со всего Алтайского края. Тут кошка окотится, и то жалко уничтожать котят, а тут человеки, хоть и маленькие. Не допустило государство, чтобы мы с голодными глазами шарились по помойкам в поисках куска хлеба, ночевали по вокзалам, воровали и замерзали. А вот родившие нас на это обрекли, ради своих похотей. И обрекают. И нету ни тогда, ни сейчас этому оправдания. Ради потакания своим похотям мы сваливаем всю нашу провинность на обстоятельства, на сложность жизни. Ругаем настоящее время, и вспоминаем с умилением прошедшее. Не от большого ума. Виноваты все, но не мы. Но как бы не было плохо с родителями, и в большинстве случаях совершенно чада их не нужны; хорошо хоть в туалет и на помойку не выкинули, когда родили ,почему то: –любовь к родившим тебя в крови у нас живет, как благодарность. Поговорка говорит: –яблоко от яблони недалеко падает; за редким исключением. Да, может у плотника родиться Сын, которого весь мир почитает за Бога; у маленького царя, которому верно не починялись и собственные слуги, пророк Будда; у крестьян –святой и преподобный Сергий Радонежский. Но родители должны быть сами подобны или по возможности приближенны духовно к своему чаду, и если уж не помогать, то и не мешать в духовном и интеллектуальном росте, как не мешал заниматься отец Ломоносова сыну изучением арифметики и познавать мир, хотя и был недоволен занятиями сына, ибо считал это ненужным. Но что может родиться у пьяниц, проклятых от Бога, которые «балдеют» когда их чадо первое слово говорит не мама а сучка, а научившись немного говорить, не доброе говорит, а посылает очень далеко своего папашу. И откуда у таких детей будет благодарность, если оно, само понятие, никогда на взращивалось и не знают даже само слово, не то что его значение.

Самая не благодарная работа, это работа воспитателя детского дома. Нет , не все воспитанники были на одно лицо. Были и от хороших семей, у которых родители погибли, были и такие, кто и по малолетству даже понял, что быть сытым, одетым и присмотренным лучше, чем ночевать по вокзалам и шариться по помойкам, искать «романтики». Мы отъедались, отсыпались, старались, что в наших силах, и учиться и помогать воспитателям. Но мало нас было поначалу, правильных. Привозят голодных, раздетых, диких. Отмывают, одевают, откармливают. Надо видеть, как набрасываются на еду, с какой жадностью и вожделением её поглощают вновь прибывшие, чтобы понять как наголодались эти маленькие граждане. В столовой во время принятия пищи всегда дежурил врач, и кормили вновь прибывших в таком количестве, чтобы врач мог уследить за всеми. Надо таких брошенных ребятишек, от шести до семнадцати лет, приучать к элементарной чистоте, что посуда должна быть убрана и помыта, полы чистые, кровать застелена, брюки и платьице глаженные, порванное зашито. Чуть ли не все не были приучены не только к чистоте, но и к любому труду, в том числе и умственному. Ходить в школу, выполнять заданное на уроках, элементарная усидчивость –все превращалось в пытку. Какие слава убеждения надо найти, чтобы «пробить» тупость, зачумленость? И так воспитаннику объясняешь, что два помножить на два будет четыре, и на пальцах показываешь, и строжишься, и упрашиваешь –тупой взгляд, или слезы отчаяния и горести, – и опускаются руки. Поставят в школе троечку –пожалеют, и только жалость к маленьким брошенным гражданам –стимул в работе воспитателя детского дома, и этот же стимул как у государства, так и всех, занимающихся благотворительностью. И нет здесь ответа, нет благодарности. Кто благодарен, тот изначально благодарен, а если нет её, благодарности, в начальной стадии, откуда она возмется впоследствии, на какой почве вырастет?

Да к тому же надо взять во внимание изначальное перегруженность детьми детского дома, когда на воспитателя приходилось по тридцать и более детей, и каких детей. И как правило, привозят детей, они отъедаются, отсыпаются, и, или сбегают к родителям, которые лишены родительских прав, или отправляются «в путешествия», воровать, ночевать по вокзалам и подвалам; возвращаются к своей «привычной» жизни, где не надо делать уроков, мыть полы, ходить в школу, слушаться воспитателей. К «свободе». И подымается милиция и дружинники чтобы выявить беглецов и возвратить в «клетку». Многие, наголодавшись, сами возвращаются, чтобы отъесться и отоспавшись снова убежать искать «романтику». И даже многие из тех, кто потом успокаивается и не досаждает побегами воспитателям, кто старается по мере сил и возможностей войти в русло нормальной человеческой жизни, впоследствии, уже в самостоятельной жизни «ломаются» и сходят на дорогу своих родителей. Если не было с рождения у маленького человека примера труда, а только пример «легкой» жизни, жизни только удовлетворения своих похотей и низменных желаний, он и будет жить только для этого. Но не надо быть слишком строгим в своих суждениях, ибо и от доброго, что человек прочувствовал, у него остается след, и он уже, есть маленькая надежда, не упадет так низко, как родившие его. Воспитанник детского дома постарается в круговерти жизни не переступить ту грань морального и физического падения, чтобы его дети были брошены и их воспитывало и растило государство. Прежний опыт. Есть и такие, кто переступил эту грань и из бывших воспитанников, их немного.

Смотрел по телевизору передачу про Шварцнегера. Как он тренируется, снимается в фильмах, демонстрирует свои мускулы на сцене. Комментатор его спрашивает: –Что Вы чувствуете, когда демонстрируете свои мускулы публике. Шварцнегер засмеялся: –Вы знаете, говорить это женщине, а тем более широкой аудитории вроде как бы неудобно, но скажу, так как другого, более похожего сравнения не нахожу. Когда я демонстрирую свои мускулы публике я испытываю экстаз по силе такой же, как я испытываю на женщине, когда заканчиваю.

Слабость человеческая. Зачем же так трудиться, когда можно купить девицу с силикатными грудями? Если денег маловато, можно