Карин покачал головой:

 – Я не знаю, но вряд ли это заслуга целителей. Она вся засияла и задала Хаунду трёпку раньше, чем они вообще появились на поле.

 – Тогда что, почему и как?

 – Может, её индивидуальная особенность? – предположил Карин. – Именно на неё заклятие Рагоденда плохо действует.

Я почувствовала, как на мне скрещиваются взгляды всех троих, даже хранящего молчание Вейна. Подавила желание забраться глубже под одеяло и вместо этого просто пожала плечами. Виновато улыбнулась:

 – Вообще не имею ни малейшего понятия. Мне просто стало невыносимо обидно проиграть. Ну и… не знаю, что произошло. Я вдруг пришла в себя, схватила меч… Ну и отделала его.

 – Может, Хаунд ошибся? – задумчиво сказала Лидайя. – Применил как-то не так. Не сделал чего-то важного, в результате заклятие не набрало нужной мощи.

Карин снова покачал головой:

 – Не знаю, не знаю. Ладно, целители выяснят, что там и как.

Они ещё долго сидели у меня, потом заглянул Лас. Повторились те же расспросы и предположения. А потом в палату ворвалась дежурная целительница и быстро и безапелляционно прогнала всех гостей.

Я лежала одна, в тишине, вспоминала случившееся и думала. То ощущение, когда пламя сжигало боль – и потом, то всесильное – я явно испытывала его не впервые. Что-то было в нём знакомое и такое… даже как будто домашнее?

Но как я ни старалась поймать кончик мысли, он постоянно ускользал.

А потом я услышала шорох и подняла глаза. Окно палаты располагалось как раз напротив кровати, так что я могла лежать и любоваться пейзажем. Сейчас, правда, уже сгустилась ночь, и за окном была лишь непроглядная фиолетовая темень.

И в этой темени ярким белым пятном проявилась ласка.

Я подскочила на месте. Заулыбалась. Жаль, нельзя подойти и открыть: вставать мне строго-настрого запретили. И не только запретили, но и опутали чарами, даже чтобы в туалет пойти, требуется звать дежурную целительницу.

Так что я просто лежала и смотрела на мордочку посетительницы – а та тоже молча смотрела на меня, встав столбиком и опираясь передними лапками о стекло. Почему-то она показалась мне взволнованной, хотя кто может разобраться в выражении морды ласки.

Так, под её взглядом, я и заснула – совершенно незаметно для самой себя, просто уплыла в сон.

На следующий день, ближе к обеду, состоялся консилиум. Меня обследовали со всех сторон, обстучали, прощупали, разве что только обнюхивать не стали. Но, наверное, если бы это помогло им с диагностикой, и обнюхали бы за милую душу.

Наконец вынесли вердикт: полностью здорова, можно отпускать.

Минут через двадцать после этого я спускалась по лестнице в общий холл. Не верилось, что за такой малый период случилось столько всего, в голове было пусто.

Интересно, ласка и впрямь приходила ко мне вчера, или это мне приснилось?

Холл пустовал, только пожилая целительница дремала на дежурном посту. Я умерила шаг, чтобы не разбудить, и хотела было проскользнуть мимо, но она вдруг подняла голову и поманила меня к себе:

 – Вам тут записку оставляли.

 – Кто?

Лидайя? Или Лас?

 – Ох, прости, дочка, я не видела, кто это был, просто смотрю – а среди бумаг лежит. Это ведь ты Сатьяна Тайсен?

На белом, свёрнутом вдвое прямоугольничке и впрямь было написано моё имя – крупными печатными буквами.

Я развернула, прочла… и текст расплылся перед глазами, мир пошатнулся. Записка выскользнула из рук и спланировала на пол.

 – Ой, ты что? Нехорошо? – озабоченные возгласы целительницы доносились как сквозь вату.

Как в тумане, я наблюдала, как, всполошившись, она выскакивает из-за стола, усаживает меня на свой стул, хватает за руку, начиная считать пульс. Потом она провела руками вокруг головы, не касаясь. Успокоилась наконец:

 – Нет, кажется, всё в порядке. Что-то случилось? Проголодалась?

 – Нет-нет, – я помотала головой. – Всё хорошо.

Но подняться не торопилась. Ноги были как ватные, и я не была уверена, что смогу идти.

Целительница подняла записку и не удержалась, бросила любопытный взгляд. Я не возражала. Текст там внутри был совсем безобидный.

«Завтра ночью в одиннадцать, у тренировочной площадки боевиков. Приходи одна, иначе я не появлюсь. Буду ждать».

И подпись, одной буквой – «Х».

Х. Это значило только одно.

Хен – здесь, в академии, и он хочет со мной поговорить.

Сначала я не собиралась никому рассказывать о записке: слишком сильные эмоции она во мне вызывала. Я бы предпочла забыть о ней и жить как раньше.

Но потом, совершенно неожиданно для самой себя, поймала себя на том, что рассказываю всё Лидайе, и её бирюзово-голубые глаза всё расширяются – сперва от удивления, а потом от негодования.

 – Ты сошла с ума, – наконец сказала она. – Он тебя обманул, предал, украл Хранителя. Принёс тебе столько бед, а ты собираешься идти на встречу?

Я опустила взгляд. При желании можно было начать оправдываться: я ещё совсем не решила, что пойду; пропажа Хранителя хоть и поколебала немного положение клана, отец всё равно быстро восстановил его, прижал к ногтю всех, решивших, что сейчас самое время сместить клан Сантерн с его позиций.

Поймали на попытке проникновения ещё пару воришек, которые опрометчиво подумали, что раз в клан пробрался один, то удача улыбнётся и им – одного, оказавшегося известным грабителем, казнили, второго бросили в тюрьму. Кажется, Вейс лишился невесты – тот клан решил отменить все договорённости, но вроде как брат не сильно переживал по этому поводу. Всё равно брак был исключительно договорным.

В общем, немного побурлило-побурлило, да и затихло. Сейчас только надрывные материнские письма, с упрёками и просьбами вернуться, напоминали о случившемся. Сантерн по-прежнему оставались одним из самых влиятельных боевых кланов.

Может, Хен узнал об этом и решил, что теперь я его прощу?

 – И вообще, – продолжала Лидайя возмущённо, – с чего вдруг он явился сейчас? Что ещё ему от тебя надо? Может, ещё что-нибудь украсть собирается? А ты, Сатьяна, как маленькая вообще. Иди отнеси эту записку ректору, пусть возьмут его тёпленьким! Он вне закона теперь вообще-то!

Упрёки сыпались градом, не задевая меня. Лидайя словно и себя ругала: что не разглядела раньше, сама толкала меня навстречу «проходимцу». Я молчала, думая о своём.

Хен… его имя до сих пор отдавалось в груди саднящей и в то же время сладкой, томительной болью. Наш сумбурный разговор напоследок, мой ужас и шок, когда я поняла, что всё это время он охотился за талисманом нашего рода, его странные слова: «Пойдём со мной». И вот теперь он появился снова и вызывает меня на встречу.