то ли ещё чем похожим, чернящим заострённые колья. И на шестах черепушки по периметру, глазницами сверкают, невзирая на яркое солнце.

И да, в поле, в отдалении, кто-то копошится. То ли человек, то ли металюдь — по жопе, приветственно обращённой к небу вдали, хрен поймёшь. И не один вроде пейзанствует. Хотя чем ещё в селении заниматься? Ну, внутри узнаю, заключил я.

Черепа, по мере моего приближения, аж слегка повернулись, сконцентрировав свои буркалы на мне. И смотрели ОЧЕНЬ неодобрительно. Всё же живые, в плане нежить, или что-то еще? Надо у Берегини, судя по тому, как назвал девчонку Леший, уточнить.

Так-то антураж типичной бабуси-Ягуси, но терзают меня смутные сомнения, что сказочный персонаж соответствует. Или вообще имеет хоть какое-то отношение, кроме ряда внешних атрибутов.

Ввалился я в гостеприимно распахнутые ворота, байк на подножку поставил, огляделся. Ну так, не город, точно. Даже на село не тянет: частокол охватывал круг, примерно метров в триста-четыреста диаметром. И домов десятка два. Все свежие, деревянные, этажа в два. Исписаны резьбой, точнее, клинописью. И электричество есть, отметил я провода, идущие от деревянного сарая, выглядящего вполне прилично. А вот машин не видно.

Ну и пяток пейзан и пейзанок мелькнули вдали. Пара явно металюди, а один мужичок металюдь совсем-совсем. Не выше метра двадцати, сантиметров восемьдесят в плечах. Руки почти до земли, густая шевелюра и бородища, в косицы заплетённая. Гнум, как он есть, умудрённо заключил я.

Гнум, впрочем, мне кивнул молча, да и юркнул в дом. То ли по делу, то ли полюбовался. Так, это всё весело, а Берегиня-то где?

Берегиня, впрочем, тут же появилась. И так же неторопливо, вприпрыжку двигаясь, выдавала, судя по пройденному расстоянию и времени, километров тридцать в час. Идеальный Штирлиц, мысленно хмыкнул я.

— Ну что с Лешим, Кащей? — уставилась на меня Берегиня.

— Даров ещё хочет, — помахал я берестой.

— Вот проглот ненасытный, — припечатала нечистика девчонка, забирая послание. — Совсем сдурел, — фыркнула она. — “Бельё заморское, хранцузское, токмо чтоб с кружавчиками!” — зачитала она с бересты.

— У него перенаселение там, — фыркнул и я. — Кикимор орда несметная.

— Да ясно. Ладно, не обеднеем. Да и не так много надо беспутному. И за коров отдариться грозит, ну да и леший с ним, с Лешим. Давай с тобой разбираться, Кащей, — ангельски улыбнулась мне Берегиня.

— Давай, Берегиня, — ещё более ангельски улыбнулся я.

Постояли мы так с минуту, поулыбались. Я безоговорочно выиграл: у меня плоть и тросы — одно и тоже, так что размах моей лыбы был гора-а-а-аздо шире.

— Чего скалишься? — признала поражение мелкая. — Косуху давай, чинить будем, как обещали. А потом посмотрим.

— Ну на, — стянул я кожанку, думая, как мелкая будет дыры в ней латать.

Но мелкая латать не стала, а тонким голосом так рявкнула, что аж в ушах зазвенело. Некую “Катеринишну” призывая и введя меня в некоторую задумчивость на тему “матчеств” и прочего феминизма.

Катеринишна призвалась, оказавшись гномой. Этакая… вот странно, метрового роста, казалось бы — карлица, но вполне органичная. С сисяндрами размера двенадцатого (или из-за роста так показалось), которые пыталась сдержать кожаная жилетка. И ручки у Катеринишны были раза в полтора потолще моих, ещё до катастрофы.

В общем — фактурная дама. Цапнула косуху, повертела-посмотрела и… вот чёрт знает. Голос-то у неё был всё же женский, но уже бас, натуральный.

— Чего хочешь-то, Кащей? — требовательно уставилась она на меня.

— Залатать. Кафтан, — несколько оторопело ответил я.

Всё же дамочка поражала, не в плохом, а в самом что ни на есть поразительным смысле. И не страшная какая, хотя черты лица крупноваты.

— И всё?

— А что ещё-то? — поинтересовался я.

— Ариска сказала, что просил, чего не жалко, — потыкала Катеринишна в берегиню, которая покивала. — Мне — не жалко. Всё одно пока места под товар нет. Могу карман сделать, ушить-перешить.

Это… и непривычно как-то. Блин, свинтусом себя в чём-то почувствовал. Но решил, раз уж такие расклады — надо за селением этим приглядеть, помочь, если смогу чем. А то как-то неудобно выходит.

Но, тем не менее, мне сделали предложение, от которого грех отказаться. А озвученные в процессе беседы возможности Катеринишны были уровня хорошей кожевенной мастерской, с Мастером с большой буквы. Так что и уплотнить жилет, и сделать прорези (а то мало ли, понадобится выпускать тросы. Пока и рукой справляюсь, но всё же), да и пара карманов лишних — не лишние. Гнома деловито покивала, прибрала кожанку к лапам и утопала, посулив к вечеру всё сделать.

А я задумчиво глядел на огроменную и, невзирая на ширину, подтянутую задницу гномы. Вдобавок, задорно виляющую, обтянутую кожей…

— Каще-е-ей, — ехидно протянула Берегиня, или Ариска, как назвала её гнома.

— Тут я, в себя уходил, по делам, — изящно отмазался я.

— Ну-ну, — всей душой поверила мне девчонка. — Жената Катеринишна. И ты вправду что ли Кащей?

— Наполшишечки, — окончательно пришёл в себя я. — Ответы, Берегиня.

— Ариской зови. Ну, спрашивай. Отвечу, что знаю.

И блин, не возбудился я особо! Просто совершенно невозможное зрелище: такой зад, как и сиськи, впрочем, в плане габаритов, ОБЯЗАНЫ быть обвислыми, хоть чуть-чуть! А тут, блин, нет, вот и удивился, да.

И стал я Ариске задавать вопросы. Причём забил на “секретность”, а на всякие “сам не знаешь, что ли?!” ехидные отвечал жестом водяного. Должок, мол.

И выходила, согласно рассказам Арисы Ильинишны, терапевта посёлка городского типа, такая картина:

Взрывы услышали и почувствовали все. Даже кто-то увидел. На горизонте, но всё же. Связи не было никакой, вообще. Радиоприёмники (а в посёлке они были) выдавали помехи, сотовая связь и сеть тем более молчали. Потом старики, которых и было большинство, начали умирать.

— Лучевая болезнь. Слабая, но много ли старикам надо, — смотря пустым взглядом вдаль, произнесла девчонка.

Видно, очень задело её это, что и понятно: в умирающих деревнях врачом по зову сердца работают, иначе никак.

В общем, от двух тысяч населения до “изменения”, как назвала превращение части людей в металюдей Ариска, дожили полтысячи от силы. Правда… черепа. Это были старики, умершие в первое время, точнее, их души, привязанные к черепам. Причём, своей волей, сообщила Берегиня, в чём я не особо сомневался. Дело в том, что в момент рассказа о них на нас зеленью