То, что кто-то решил: солдаты и стражники по уши заняты, им не до меня, давай-ка я урву кусочек, пока шанс есть, — не удивительно. Но вот что к этому «кому-то» так охотно присоединились сотни вполне добропорядочных обывателей…

— Левий проглядел своих собственных гвардейцев, а жители города даже не эсператисты. Занха, и сегодня же! Разве что кардинал на обратном пути согласится заехать… куда?

— В Дору.

— В Дору?!

— Не в Багерлее же всех держать. Вы ждете его высокопреосвященство?

— Он прислал курьера, что будет после полуденного бдения. Сегодня он служит сам.

2

Кардинала дожидались втроем — мэтр Инголс, то ли случайно, то ли наоборот, явился во дворец за полчаса до Левия и остался. Робер не возражал — в присутствии адвоката он хоть и чувствовал себя дураком, но дураком, уверенным в том, что наделать глупостей ему не дадут. Левий, Карваль и Инголс — больше рассчитывать не на кого. Графиня Савиньяк при всем своем уме — почти потерявшая сына женщина, которую надо защитить, а Мевен, Дэвид, Халлоран ждут приказов, и отдавать оные не кардиналу, не законнику и даже не коменданту столицы, а Проэмперадору.

Робер кружил по захваченному им в единоличное пользование кабинету капитана королевской охраны; взгляд в очередной раз зацепился за вазочку, которую прислуга каждое утро тупо заполняла свежим миндальным печеньем Эпинэ, ругнулся и выставил память о Клементе в приемную.

— Доешьте, — велел он адъютантам, — и пусть больше не приносят. Ваше высокопреосвященство…

— Пьетро тоже не сразу понял, что лично мне молоко без надобности, — проникновенно заметил кардинал, не забыв благословить третьего дня перешедшего в эсператизм адъютанта. — Что в городе?

— Ничего особенного. Я понимаю, что вмешиваюсь не в свое…

— У вас в этом городе «не своего» нет, — отрезал Левий. В приемной кардинал был спокоен и благостен, в кабинете остался всего лишь спокоен. — Вы имеете полное право спрашивать. Хоть бы и с меня.

Умей Робер так докладывать, быть бы ему сразу и супремом, и ментором по математике. Ничего лишнего, и все ясно.

До отвращения.

Нохский мятеж начался с форменной ерунды: повздорили трое гвардейцев. Дежурный офицер вмешался и сделал буянам выговор. Обычное дело, но внезапно возмутилось еще несколько человек. Кто-то брякнул — а чего нам тут взаперти сидеть, мы что, арестанты? Претензия нашла отклик, офицер глазом не успел моргнуть, как целая депутация двинула к кардиналу с решительным «доколе?». Естественно, бузотеров и па порог не пустили, они принялись настаивать. Мэйталь выжал подкрепление, и заводил арестовали, вот тут всерьез и началось.

Те, недовольные, что оставались в казарме, кинулись поднимать товарищей — дескать, надо выручать своих. Откликнулись, на удивление, многие. К кардинальской резиденции таких откликнувшихся заявилось под сотню; буквально в несколько минут спор перерос в перебранку, а перебранка — в кровопролитие.

Первый штурм был отбит. Стены толстые, двери и коридоры узкие, на окнах крепкие решетки — дежурные гвардейцы устояли. В это время в казармах теперь уже обе стороны усиленно поднимали людей. К счастью, мятежники, хоть и начали первыми, не слишком преуспели: из полутора тысяч солдат взбунтовалось меньше трети, и не все они смогли собраться вместе. Верные Левию офицеры быстро опомнились, построили кого смогли и перешли в наступление.

Часть мятежников была окружена у кардинальского флигеля, им предлагали сдаться, но впавшие в непонятное исступление люди и слышать ничего не хотели. Пошли на прорыв, дрались насмерть. Некоторым удалось-таки пробиться, за ними пришлось гоняться по всему аббатству. Кого-то настигли возле конюшен — пытались захватить лошадей, кого-то на воротах и возле часовни. Все бились с яростью смертников, не прося и не давая пощады. В результате из полутора тысяч человек на ногах чуть более семисот, но в них можно не сомневаться.

— Я просил бы военного коменданта с разрешения Проэмперадора прислать лекарей. — Кардинал знакомо тронул своего голубя. — Для брата Анджело слишком много раненых.

— Само собой… — А что будет, если сбесится столичный гарнизон? У Левия свихнулось меньше трети, но он знал, кого берет в Талиг, а тут на одного южанина семеро не поймешь кого! — Ваше преосвященство, что с графиней Савиньяк?

— Эта женщина знает, когда мужчин не следует отвлекать. Она отправила прислугу помогать раненым, а сама собиралась записать очередную притчу. Я ручаюсь, что в Нохе сейчас безопасней, чем в городе, но графине, если имеется такая возможность, лучше вернуться в Эпинэ.

Возможность будет, если в сопровожденье выделить надежный полк. В окрестностях столицы слишком много дезертиров и мародеров, а карета — добыча лакомая… Кареты, потому что оставлять в Олларии Марианну нельзя, как и сына Катари, и самого Левия. Вот и выход! Семьсот прошедших проверку церковников. Графиню и принца за пределы Кольца выпустят, а остальные до поры до времени могут осесть в той же Барсине, благо мерзавцы убрались оттуда еще осенью.

— Ваше высокопреосвященство, Олларию должна покинуть не только графиня Савиньяк, но и Октавий, и не являющиеся военными члены Регентского совета… — Вот как сказанул! Точно, с кем поведешься… — А также посольская палата и вы, я был бы признателен…

— Не будете. — Пальцы Левия тронули наперсный знак, и это впервые показалось молитвой. — Место кардинала Талигойского, пока его не отзовет Эсперадор, в Олларии. Место Эсперадора, пока его не отзовет Создатель, — в Кабитэле.

— Ваше высокопреосвященство, — Карваль и так слишком долго молчал, — если вы хотите вернуть эсператизм, вы не должны…

— Сын мой, если б я не видел вас в деле, то решил бы, что у нас в корне неверное, хоть и распространенное, понятие о долге. Да, я намерен вернуть в Золотые земли эсператизм, но не конклав. Увы, мои покойные собратья променяли Ожидание Его на корыто даже не Врага… Просто на корыто. Уподобившись покинувшим Святой град тварям, как четвероногим, так и двуногим, я не смогу проповедовать светским пастырям, защитившим свою паству, а я твердо намерен рано или поздно всех вас обратить. Но эскорт для принца и его свиты я выделю. Пятьсот человек.

— Благодарю, — сдался Робер. — Мэтр Инголс…

— Друг мой, — тон законника подозрительно повторял тон кардинала, — да будет вам известно, присягают не только военные, но и врачи, и адвокаты, причем наша клятва, клятва Лэнтиро, — ровесница Адриановых заповедей. Законник, единожды согласившись, действует в интересах того, кто ему доверился, каким бы безнадежным ни представлялось дело. Договор может быть расторгнут либо по достижении результата, либо по решению доверителя, причем смерть или же отсутствие последнего не являются поводом для прекращения работы. Мои нынешние обязанности были возложены на меня се величеством Катариной. Как член Регентского совета я представляю интересы граждан Талига, каковыми являются и жители Олларии. Мое место здесь.

— Осталось понять, — улыбнулся Левий, — насколько безнадежно наше дело.