Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он полулежал в кресле и не шевелился. Он не знал, сколько времени на этот раз будет отведено ему незримыми силами на отдых. Но надо было использовать каждую секунду. Включать обзор в Осевом было бессмысленно – экраны не работали в нем, прозрачность высвечивала лишь мрак – черный, беззвездный.
В последний раз он блаженствовал целых полчаса. Иван четко это помнил, несмотря на то, что все последующее вымыло из его памяти, оставив лишь смутные какие-то ощущения вины, тяжести, да лица двух или трех погибших на Гадре товарищей. Все запомнившееся совершенно не связывалось. Иван старался просто не думать, мало ли чего могло привидеться в Осевом – те, кто задумывался, сходили с ума, бросали работу в Пространстве.
Он рассчитывал, что хотя бы не полчаса, но пять, десять минут ему будут даны, пусть бы и в награду за предбарьерное напряжение. Но Осевое распорядилось иначе.
Иван расслышал протяжный скрип позади – словно отворяли дверцу старинного и проржавевшего сейфа. Он не стал оборачиваться, Он знал, лучшее, что можно было сделать, это не реагировать ни на что… если, конечно, получится.
Скрип стих. Раздались легкие, но гулкие шажки – их было неестественно много, казалось, что шагавший идет не по небольшой капсуле, а по какому-то длинному и пустому, а оттого гулкому, коридору. Иван закрыл глаза. Зажал их сверху ладонями. Но все было напрасно, он это прекрасно знал, ибо в Осевом было видно и с закрытыми глазами, в Осевом действовали свои законы.
Легкая рука легла ему на плечо. Иван вздрогнул.
– Вот я и пришла повидаться. Ты мне не рад?
Иван опустил руки. Захотел встать из кресла. Но не смог.
Перед ним стояла его жена, погибшая четыре с половиною года назад.
– Что тебе надо? – спросил он, цедя слова сквозь зубы.
– Ничего. Я просто пришла посмотреть на тебя.
Иван знал, что все это бред, жуткая смесь зрительных, слуховых, осязательных галлюцинаций и еще чего-то, чему в земных языках нет названия.
Он знал, что каждое произнесенное им слово будет лишь усугублять ситуацию, что он притянет призрака к себе, что потом будет невозможно от него избавиться… Но молчать он не мог.
– Смотри. И убирайся, откуда пришел! – почти выкрикнул он.
– У тебя нервы шалят, Иван. Погляди, это же я, твоя Света. Ну погляди же!
Иван уставился на нее в упор. Да, это была вылитая Светлана – от кончика носа до кончиков ногтей. Она смотрела на него своими печальными светло-голубыми глазами, и в них светился немой укор. Русые волосы волнами спадали на плечи, растекались по ним, прядями свисали ниже – она всегда любила ходить с распущенными волосами. И волосы и глаза у нее были русалочьи.
– Ну, убедился?
Он понял – не отвяжешься, поздно! Но все же прохрипел:
– Проваливай отсюда!
Света улыбнулась, опустилась на колени и прижалась щекой к его руке, сжимающей подлокотник кресла. Он почувствовал тепло ее кожи.
– Не груби мне, ладно? Я не хочу, чтобы ты был злым. Ведь я-то тебе всегда и все прощала, Иван. Зачем ты кричишь на меня?
Она терлась щекой о его руку и еле заметно улыбалась. И он не мог оторвать своей руки от подлокотника.
– Погладь меня. Ну же, я жду, ты ведь любил меня, Иван?!
– Любил, – сознался он. И после короткого молчания добавил: – Если и ты меня любила, уходи, я тебя очень прошу! Не надо этих встреч!
Она засмеялась – тоненько, заливисто. Поцеловала его руку. И прошептала еле слышно:
– А я так долго ждала этой встречи, Иван. Ты себе не представляешь, как я ее ждала! Ты почти год не выходил в Осевое, я уже не знала, что и думать, больше всего боялась, что тебя списали из Флота и никогда не пустят в Пространство. Знаешь, как мне было тяжело…
– Тебя нет! – твердо заявил Иван.
– Как нет?! Ты же видишь меня, слышишь, ты чувствуешь мои прикосновения, ты можешь меня погладить, обнять… Ну же, не будь безжалостным и черствым. Я так тебя ждала!
Сердце у Ивана билось, словно он только что вылез из Гуговых подземелий на поверхность. Он начинал дрожать и задыхаться. Всего этого невозможно было терпеть.
– Ну, успокойся же! – она обхватила руками его колени, уткнулась в них.
Но не надолго. Почти сразу же приподняла лицо – на ее глазах были слезы. – Иван, не гони меня! Приласкай, я тебя прошу! Ты не представляешь, как мне холодно и неуютно здесь, среди этих теней и призраков. Я не могу среди них оставаться! Забери меня! Прижми меня к себе, прижми как можно крепче! И не выпускай, не отдавай меня никому!
Она опустила его колени, обхватила за талию, уткнула голову в грудь.
Она рыдала, ее тело сотрясалось от нервного, прерывистого плача. Иван чувствовал на руках сырость ее слез.
– Расскажи, что с тобой было? – попросил он.
– Потом! Все потом!
Она расстегнула комбинезон на его груди, припала щекой к коже. Ивану в голову ударил колдовской запах ее густых чистых волос. Он задрал подбородок, голова кружилась. Но он понимал, краешком действующего и в этой обстановке сознания, что все вокруг мираж, что это выверты Осевого измерения.
– Нет! – строго проговорил. – Ты расскажешь обо всем сейчас, говори!
Она приподняла голову, уставилась ему в глаза. Как он мог не верить этим глазам?! Это же были ее глаза! Ее лицо! Таких не найдешь нигде в Пространстве. Это же была она – настоящая, живая, теплая, влекущая. Губы ее были полураскрыты и влажны, они поблескивали.
– Говори! – повторил он.
– Я не хотела вспоминать об этом. Но раз ты просишь, слушай! Ах, какая это все нелепица, зачем она нам?! Ладно! Я опоздала включить переходник у Барьера, понимаешь?! Вот и все! Те, кто говорил, будто я погибла на выходе из сверхпространственных структур, все врут! Откуда им знать! Я не выжала эти проклятые рычаги, чтоб было пусто тому, кто конструирует эту пакость!
Вот и все! Меня занесло сюда, понимаешь? Я теперь здесь! Среди теней! Но я не хочу оставаться среди них, забери меня отсюда! Я живая, Иван! Потрогай, ну!
Он погладил ее по спине. Спина ответно вздрогнула будто по коже под его ладонью пробежала нервная волна. Он прижал ее к себе и стал гладить, целовать в щеки, лоб, губы. Она была живая, гибкая, легкая, трепетная, самая настоящая Света, его жена, еще бы, ему не знать своей жены! Он знал ее до каждой впадинки на