Мы уже завершали свои наблюдения, когда разразился сильнейший ливень. Мы спустились с крыши дворца, промокшие до нитки. Во внутреннем дворике ко мне подошел кузен Олимпиады, человек довольно бедный, но строгих правил, которого эпирский царь Александр назначил в свиту своей сестры. Он указал пальцем на два темных силуэта на крыше дворца.

– Прорицатель, – спросил он, – заметил ли ты этих птиц, что прилетели сюда искать пристанища?

– Да, видел, – ответил я. – Это два орла, они принесли нам известие, что ребенок, который родился, будет властелином двух империй.

Тут же был послан гонец к Филиппу, в то время осаждавшему Потидею. Посланец прибыл в день взятия Филиппом города. Эта победа принесла Македонии новые владения на побережье Фракийского моря. В тот же день прибыл нарочный из Иллирии с сообщением, что полководец Филиппа Парменион выиграл крупное сражение. Чуть позже Филипп получил весть, что одна из его колесниц, участвовавшая в соревнованиях, выиграла главный приз.

Преисполненный радости от блестящих побед, он благосклонно воспринял новость о рождении ребенка. Со времени поездки в Самофракию прошло девять месяцев. Филипп вздохнул с облегчением, ибо этот подсчет развеял мучившие его сомнения. Пока он находился вдали от Олимпиады, душа его успокоилась и другие дела занимали его мысли. Все в один голос уверяли его, что родившийся при таком славном стечении обстоятельств сын обязательно будет великим полководцем. Филипп старался казаться довольным, несмотря на то что честь отцовства ему пришлось разделить с Зевсом!

Он спросил, как назвали ребенка.

– С твоего согласия, государь, – ответил посланец, – его будут звать Александром, как твоего покойного старшего брата и как дядю твоего сына, царя Эпира.

– Тогда вся семья будет довольна… Пусть подадут вина для жертвенных возлияний в честь моего сына… и его отца, – произнес Филипп, указывая взглядом на солнце. Он пребывал в хорошем настроении.

Потом ход мыслей его изменился, он стал обдумывать, как обосноваться в новой крепости, и строил планы своих дальнейших завоеваний.

Спустя некоторое время после рождения Александра я оказался в храме Афитиса, где вместе со служителями культа Амона изучал расположение светил, дабы предсказывать будущее. Однажды в ворота монастыря, где мы жили, постучал неизвестный. Мы его никогда раньше не видели. На нем были длинные одежды азиатского покроя, и выглядел он как богатый путешественник.

Незнакомец рассказал нам, что он купец, выходец из Милета в Карии, страны, находящейся по другую сторону моря, что приехал он из Эфеса, где был по торговым делам. Чужестранец поведал далее о большом горе, постигшем жителей города. На шестую ночь месяца, который уже был на исходе, случился сильный пожар. Сгорел дотла великий храм богини Артемиды, который служил центром ее культа.

– Поскольку я ехал в вашу сторону, маги Эфеса поручили мне сообщить вам об этом несчастье[14]. Они просили повторить слово в слово следующее: «В ту ночь где-то в мире зажегся факел, пламя которого охватит весь Восток». Они поручили своим посланцам разнести эту весть во все страны.

На этом купец из Милета откланялся и удалился.

Когда он исчез из виду, скрывшись в монастырской дубовой роще, мы долго стояли в глубоком раздумье.

Боги без конца загадывают загадки людям, и они в поисках ответа обращаются к прорицателям, но боги, забавляясь, также порой морочат голову и вводят в заблуждение прорицателей.

Когда я пришел сообщить Олимпиаде о предсказании мудрецов из Эфеса, она подвела меня к колыбели, где лежал ребенок, и спросила:

– Как ты объяснишь этот знак, прорицатель?

Сначала я не понял, что она имела в виду. Передо мной лежал младенец с розовой кожей, круглой головкой, покрытой золотистым пушком, с уже очерченным подбородком и двумя едва заметными бугорками над дугами бровей. Я залюбовался будущим властелином мира. Это разные вещи: предсказать по звездам чудесную судьбу человека и лицезреть его в первые дни жизни, когда он ничем не отличается от других детей рода человеческого. Для меня тайна заключалась не столько в движении планет, сколько в развитии этого хрупкого существа, которое уже дышало, но было еще не в состоянии мыслить.

Ребенок открыл глаза и стал пристально меня рассматривать. И тут я впервые заметил, что глаза у него разного цвета: левый глаз был светлым и голубым, правый – темным и карим.

– Я не знаю, что бы это могло означать, – ответил я Олимпиаде. – Ни в книгах, ни в храмах я об этом ничего не читал и не слышал. Могу тебе только сказать, что если ребенок уже с самого рождения задает прорицателям вопрос, на который у них не находится ответа, то он, несомненно, превзойдет их своим умом. Всю жизнь глаза эти будут неразрешимой загадкой для всех, на кого упадет их взгляд, и, пока люди в недоумении будут искать отгадку, он сумеет завладеть их волей.

Филипп по-прежнему находился вдали от дома, он отсутствовал в Пелле уже восемнадцать месяцев. Все это время регент провел в завоевательных походах, находя в битвах истинное удовольствие. Ничто не могло заставить его поторопиться увидеть сына, которого родила молодая жена. Впрочем, он уже не в первый раз становился отцом. От женщины с севера по имени Одата, которая некоторое время находилась при Филиппе, когда он воевал со сторонниками своей матери в горах Линкестиды, у него была дочь Кинна. Девочке в ту пору исполнилось три года, и она воспитывалась в женском приюте, совершенно забытая отцом. Другую любовницу, Арсиною, Филипп быстро выдал замуж за Лага, одного из своих подчиненных, который благодаря этой женитьбе стал быстро преуспевать в карьере. Первого сына Лага и Арсинои, названного Птолемеем, все считали ребенком Филиппа.