Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что Томоко приготовила чай (Наоми все еще пребывала во фрустрации, глядя в стенку и улыбаясь) и мы сели чаевничать. Чаевничали мы с бельгийскими печеньками, которые достала нам староста и с тянучими белыми моти, которые принесла Томоко. Моим вкладом в общий котел были конфеты, купленные по пути в школу. Обычные конфеты.
А почему я считаю, что такие вот чаепития будут хорошей традицией? Да потому что одного «ритуала» для осознания и просветления — маловато будет. Человек в таком вот состоянии обязательно что-нибудь не так поймет и начнет потом косячить. Потому после «ритуала» обязательно надо спокойно посидеть и пока психика пластична после пережитого стресса — направить его в верное русло. Пока чай еще горяч в наших чашках. Пока мысли у прекрасной девушки не усядутся на дно подсознания сформировав застывший пласт умозаключений. Нам с ней еще многое предстоит прожить, возможно — переписать ее жизненный сценарий, поправить правила ее собственной игры, сформировать точку зрения… научить управлять отношением, но сейчас надо убедиться, что все сделано правильно.
— Само по себе стремление к перфекционизму, к совершенствованию — это не плохо. — говорю я, поставив чашку на стол. Наоми поворачивает голову ко мне, ее взгляд все еще блуждает где-то далеко.
— Плохо, когда это не твои стремления. Когда это действие происходит из страха. Вот, например — если ты ходишь в спортзал, потому что тебе это нравится — то это хорошо. Если ты ходишь в спортзал, потому что ты хочешь стать лучше, это тоже хорошо. Если ты ходишь в спортзал просто для того, чтобы поглазеть на мускулистых парней — и это неплохо. До тех пор, пока это твой выбор. Но если ты ходишь в спортзал, потому что тебе так сказали, потому что «хорошие девочки» должны так делать и потому что если ты не будешь ходить, то к тебе станут хуже относиться — вот это плохо.
— … — Наоми ничего не говорит, только в ее глазах пляшут отблески горящих свечей. Да, после уборки мы снова погасили свет и зажгли свечи. А что? Романтично.
— Чего-то я не понимаю — чешет голову Томоко: — то есть например если ты сам хочешь учиться хорошо — то это нормально, а если ты учишься хорошо только потому что тебя заставляют — это плохо?
— Я бы не говорил в терминах «хорошо» и «плохо». Скорее — если ты делаешь что-то из страха — это отнимает у тебя энергию. Страх может и давать энергию — но разово. А вот тревога, тревожность — постоянно высасывает из тебя всю твою силу.
— Эм… — Томоко берет из тарелочки печеньку и кладет в рот. Хрустит ей. Задумывается. Наоми по-прежнему молчит. Ей хорошо. Знакомое чувство — когда все твои страхи и тревоги на какое-то время исчезают и ты вдруг чувствуешь, как же на самом деле легко жить. Легко дышать. Наваливается такая счастливая усталость и осознание какой же на самом деле огромный груз давил на твои плечи прежде. Сегодня ночью она будет спать как убитая и без сновидений — как человек, который отработал свою смену честным и тяжелым трудом и у которого нет долгов и тревог. Я смотрю на ее лицо, освещенное причудливой игрой света и теней от наших свечей, чувствую кожей лица теплый свет, вдыхаю легкий аромат чая и чего-то еще, наверное, это корица… или бельгийские печеньки. В кабинете прохладно и Наоми накинула сверху свою курточку, но наши ноги уже в тепле. Мы сидим втроем вокруг котацу и пьем чай. Первый ритуал Клуба Экзорцизма прошел успешно, теперь время задушевных бесед в стиле воскресной детской передачи в десять утра. В стиле «Дети, сегодня мы многое узнали!» — с обязательной простенькой моралью и выводом. Не играйте со спичками, не разговаривайте с незнакомцами, не мешайте водку с пивом и не кладите палец на спусковой крючок, если не хотите никого убить. И не повторяйте этого дома без присмотра специалистов. Все трюки были исполнены тренированными каскадёрами с соблюдением техники безопасности и с участием экипажа двух пожарных машин.
— Но тогда в чем разница? Если Наоми и так хорошо учится и так — тоже хорошо учится? — наконец выдает Томоко, закончив с печенькой.
— В отношении — отвечаю я: — только в отношении.
— То есть…
— То есть — вот хочет Наоми по-прежнему быть отличницей боевой и политической подготовки — так пусть будет. Но это будет уже ее выбор. Перфекционизм для себя, желание довести дело до конца, желание стать лучшим в своем деле или выиграть соревнование — это классно. Что бы ты ни делала — делай без страха. Я вообще в конечном счете тут мессия, вот.
— Мессия? Типа Иисуса? — подпрыгивает на месте Томоко на своей упругой попе: — или Будды?
— Не в этом смысле. У меня миссия! — я важно поднимаю палец вверх. Томоко следит за пальцем и смотрит в потолок, желая увидеть миссию. Ожидаемо — ничего не видит и возвращает взгляд на меня.
— У каждого экзорциста должен быть враг. Не, не, не. Я неправильно начал, сейчас, погоди… — я принимаю крайне серьёзный вид, наклоняюсь вперед и начинаю играть желваками: — у каждого экзорциста должен быть АРХИВРАГ!
— Чиво? — тянет Томоко, глядя на меня округлыми глазами: — что это еще такое?
— Ну, это как Джокер для Бэтмена или как Дарт Вейдер для Люка Скайуокера. — поясняю я.
— Дарт Вейдер — отец Люка — отмораживается Наоми: — это скорее конфликт отцов и детей.
— Неожиданно — говорю я, глядя на старосту. Действительно, от кого, от кого, а от нее знание франшизы «Звездных войн» — неожиданный поворот.
— Ну… тогда Император Палпатин. Неважно. В любом случае у любого героя есть антигерой, АРХИВРАГ! А для рядового, изгоняющего демонов таким
