Он утверждал, что боги, храпящие невинных детей, защищают их и с ними ничего не может случиться, пока они любят друг друга и остаются вместе. Это было главным аргументом, когда он хотел убедить ее сделать то, что ее пугало, например, взобраться по горной тропе на ослах, вместо того чтобы воспользоваться фуникулером, как все остальные люди, или пролететь на дельтаплане над Большим Каньоном, что она, к своему величайшему удивлению, действительно проделала, испытав при этом нечто вроде религиозного экстаза.

Нет, не Большой Каньон, не ослы и не какая-то другая авантюра, в которую он ее вовлекал, пугали ее. Пугал сам Джей, определенно представлявший опасность для ее душевного равновесия. Собственный муж убивал ее своей неутолимой страстью к бродяжничеству и стремлением бросить как можно более дерзкий вызов судьбе.

С годами Софи становилось все более очевидно, что их отношения никогда не заполнят его жизни и не принесут ему достаточного удовлетворения, и это вселяло в нее чувство собственной несостоятельности, которое она не умела преодолеть. Вероятно, ей не следовало принимать это на свой личный счет, но Джей был сутью ее жизни, и любовь к нему оказалась так глубока, что не поддавалась никакому описанию.

Но одновременно такой же глубокой становилась и боль. Он сказал ей, что боги хранят их, пока они вместе, а потом ушел. «Боже, как же это было больно!»

В глубине души она боялась, что ему просто недостаточно ее одной, и всегда будет недостаточно; вот что буквально убивало ее — боль от сознания безответности своих чувств. Тогда, пять лет назад, Софи полностью растворилась в Джее Бэбкоке, перестала существовать отдельно от него. Она не могла допустить, чтобы это случилось снова. И не допустит.

Забегаловка «Крутой Дэн Маккой», которую путеводитель Элмера Дилла «Любая трапеза не дороже десяти долларов» весьма претенциозно и без достаточных на то оснований характеризовал как «предмет нашей гордости», знаменовала собой границу округа Саут-Орендж. Работающая круглые, сутки обшарпанная таверна предлагала толпам задиристых байкеров и всем, кто имел к тому вкус, жирную пищу, пиво, настолько холодное, что посетители хвастались, будто у них замерзали мышцы, а также крытый бассейн позади дома, над которым клубился густой синий пар.

Джей сбросил газ и воткнул свой громыхающий «харлей» в шеренгу сверкающих никелем и сталью мотоциклов. Создавалось впечатление, что это один и тот же мотоцикл, многократно отраженный в галерее зеркал. Увидев, что Джей выключил мотор и соскочил со все еще вздрагивающей машины, Софи поняла, что он собирается войти внутрь.

Ну конечно! Да он же вылитый байкер, прирожденный дьявольский ездок — с этой повязкой на глазу, в майке, уже окропленной масляными брызгами, и джинсах-дудочках, плотно обтягивающих длинные мускулистые ноги.

— Ты в порядке? — Вопрос прозвучал как ничего не значащий, чего нельзя было сказать об испытующем взгляде Джея. Его бровь вопросительно приподнялась, а единственный пронзительно-синий глаз сверкал любопытством, требующим немедленного удовлетворения.

Очевидно, Софи была не в состоянии даже убедительно кивнуть головой, потому что ее попытка вызвала у него лишь скептическую улыбку. Он не потрудился взять протянутую ему вялую ладонь. Вместо этого он взял в свои руки все. В буквальном смысле.

Софи уже догадалась, что он собирается сделать. Она прекрасно умела читать малейшие движения его тела. И промолчала только потому, что не поверила, но он действительно наклонился и подхватил ее на руки, как ребенка. Своего ребенка. Свое милое дитя.

— Что такое? — Он крепко прижал ее к себе — Софи бедрами и плечами ощутила мощь его бицепсов — и взглянул прямо в глаза. — Кто из нас дрожит? Ты или я?

— Вероятно, это землетрясение, — рассмеялась Софи, но, поскольку в горле у нее пересохло, звук получился какой-то каркающий.

Он не уловил юмора и, продолжая пристально вглядываться ей в лицо, произнес:

— Эй... да ты и вправду испугалась, да? Почему же ты мне ничего не сказала?

Он казался искренним, чего она меньше всего от него ожидала. Тот, прежний Джей, скорее, попытался бы развеять ее страх, поддразнивая, что ему, кстати, никогда не удавалось — он добивался лишь того, что Софи загоняла свой страх внутрь. Этот же человек казался искренне встревоженным, и хотя она не спешила с выводами, перемена обещала быть приятной.

Этот человек?

Софи с тревогой осознала, что все еще не думает о нем как о Джее. Она смотрела на Джея, покоилась у него на руках, но этот человек не был ее мужем. Софи вновь попыталась отогнать неуютное ощущение, но ничего не получалось. Оно не уходило и наполняло ее страхом, внушало благоговейный трепет. Если он действительно не Джей, то кто же, Господи, помилуй?..

— Ну, теперь успокойся, — сказал он, отстраняя ее так, чтобы она могла положить голову на сгиб его локтя. — Я тебя держу и стою на твердой почве. Мы не поедем дальше, пока ты не придешь в себя.

Его голос чуть охрип, но звучал ободряюще. Она ощущала, как он резонирует в его грудной клетке, и от этого ей захотелось подольше вот так полежать в этих теплых и надежных руках. И все же во многих отношениях это было самое опасное для нее место.

«Смотри под ноги!» — так она обычно предостерегала своих детишек от падения. Ах, если бы кто-нибудь крикнул ей это сейчас! Ей казалось, что надо бежать, прятаться, но желание все бросить и скрыться оказалось чисто умозрительным. При всей ее решительной настроенности избегать «клинчей» какая-то неподвластная ей самой часть души велела игнорировать все предостережения и, тая от счастья, прижаться к нему. Быть может, потому, что он казался таким же устойчивым, как земля у него под ногами, а главное — потому, что его так долго не было.

— Нам не обязательно здесь оставаться, — сказал он. — Если тебя пугает это место, мы можем вернуться.

— Дело не в месте, — призналась она. И даже не в бешеной езде, он прекрасно знал это.

«Дело в тебе. И всегда было только в тебе».

В звенящей тишине глаза их встретились, и в какой-то момент показалось, что старое клише «слова здесь излишни» справедливо. При малейшем усилии они могли соприкасаться мыслями, словно подушечками пальцев. Вот что чувствовала в тот момент Софи, и, прежде чем это ощущение прошло, она поняла, что он хочет ее поцеловать. Но знала, что не поцелует. Это было бы слишком. Даже случайное прикосновение губ могло разверзнуть бездну, отпереть двери, которые были все еще заперты, раздвинуть шторы, которые рано еще было раздвигать.

Софи почувствовала, как напряглись его мышцы, когда он опускал ее на землю, и с трудом удержалась, чтобы не посмотреть, так же ли они тверды на вид, как на ощупь.

— Ты уверена, что хочешь здесь остаться?

— Конечно, — ответила Софи и не солгала.

Она наклонилась и одернула брюки. Поверх них на ней была надета подобранная в тон им свободная блуза цвета размытого яичного желтка. Кто-то сказал ей, что на фоне этого цвета ее глаза кажутся еще более зелеными. Но главное, блуза была призвана скрыть изъяны фигуры. Софи пока не была готова предъявить ему себя — новую, округлившуюся.