— Берите, ребята, семечки. Два рубля стакан… дешево!

— А хорошие семечки? — осведомился Петька, хотя в кармане у него не было ни копейки.

— Хорошие!

— Можно попробовать?

— Попробуй… — тетка опять посмотрела в сторону семафора, подтянув под подбородком концы платка. Они у нее торчали, как кроличьи уши, только не вверх, а вниз. Петька воспользовался тем, что она отвернулась, и взял горсть семечек. Другая тетка сказала:

— Разве столько берут для пробы? Положи обратно!

— Надо хорошенько распробовать, — ответил Петька, — может, я все куплю!

— Слышишь, Дарья, он у тебя все семечки возьмет — оптом! — торговка расхохоталась, недоверчиво щурясь на Петьку, а тот щелкал семечки и морщился:

— Плохой товар! Сколько пустых! Одна шелуха. Нельзя обманывать покупателей! Попробуй и ты, Колька.

Я потянулся было за «пробой», но торговка обняла горку семечек обеими руками:

— Хватит вам! Убирайтесь!

Торговки опять засмеялись.

Неожиданно Петька толкнул меня локтем:

— Смотри!

В дальнем конце перрона показался Шито-крыто. Он шел неторопливо, прихрамывая и поглядывал по сторонам, будто прогуливаясь. Приблизившись к скамейке, что стояла у цветочной клумбы, сел, вынул из кармана газету и стал читать.

Из здания вокзала появился дежурный и, небрежно надвинув на лоб козырек фуражки, подошел к краю перрона. Мы знали — раз вышел дежурный, то сейчас подойдет поезд. Немного погодя на перроне появился еще человек — усатый комендант, и мы догадались, что ждут военный эшелон.

Минут через пять к станции на всех парах подкатил тяжело нагруженный состав. На платформах под брезентом угадывались стволы орудий. Двери теплушек распахнулись, и перрон зазеленел гимнастерками. Как всегда, бойцы побежали к кипятильнику, и возле него образовалась очередь. Торговки уже не скучали — махорка и семечки шли нарасхват.

Шито-крыто поднялся со скамьи, сунул газету в карман пиджака и затерялся в толпе бойцов. Мы не сразу отыскали его. Он прошел вдоль эшелона, бросая косые взгляды на вагоны и платформы. Петька шепнул:

— Ишь, все глазами зыркает!

Дойдя до паровоза, Шито-крыто повернул обратно и, приблизившись к группе бойцов, оживленно о чем-то беседующих, остановился с равнодушным, скучающим видом. Однако было заметно, что он навострил ухо.

— Гляди, подслушивает! — подмигнул мне Петька.

Тут на перроне появился Бежевый. Шито-крыто заковылял прочь и вскоре исчез за углом вокзального здания.

Пока мы следили за ним, платформа опустела, все забрались в теплушки. В одной затянули песню:

Ой на гори, та й ще при берези

Червона калина…

Бойцы пели по-украински, с чувством, стройно. Им подыгрывал баян. Мы подошли ближе, послушать. Но паровоз коротко гукнул и не без усилия тронул с места грузный состав. Поезд ушел и песню увез. А как нам хотелось дослушать ее до конца!

Когда мы пошли домой, Петька опять вспомнил про Шито-крыто:

— Зачем он приходил к воинскому поезду?

— Может, просто так, поглазеть, как и мы, — сказал я.

— Ну да! — Петька снисходительно усмехнулся. — А ты заметил, как он возле платформ пошел медленнее?

— Да вроде бы…

— Не вроде бы, а точно! А почему? Орудия считал. И вагоны с бойцами тоже считал. Вагоны маленькие, не пульманы. В каждом помещается сорок бойцов…

— Ну, если Шито-крыто чужой человек да еще шпион, — сказал, я, — так почему Бежевый его не арестует? А куда смотрит военный комендант?

— Они ничего не подозревают. Они не знают того, что знаем мы!

— Тогда надо обо всем сказать Бежевому.

— Рано. Доказательств у нас мало. Надо обязательно узнать, зачем и к кому он ходит на явку, понимаешь?

— А как это узнать?

Петька, не ответив, пожал плечами.

Глава одиннадцатая

НАЛЕТ

Третьего августа — я хорошо помню тот день — мы пошли на рыбалку к Ивушкиной отмели с ночевкой. Взяв удочки, донки, наживку, мы с вечера облюбовали местечко у омута, наживили донки и закинули их подальше, а сами начали ловить с берега на удочки.

Ночи стали прохладные, и мы оделись потеплее: я в старый отцовский пиджак, Петька и Сережка в ватники. Сережка подпоясался широким брезентовым солдатским ремнем. Под ватником у него была прицеплена на поясе финка Василия. К ней он привязал темляк.

— Гляньте-ка, — сказал он нам, показывая финку. — У нас есть оружие! Василий дал мне нож на ночь. Только сказал, чтобы я с ним обращался осторожно. Даже сказал восточную пословицу…

— Какую? — спросил Петька, поплевав на червяка и закинув удочку.

— «Без нужды не вынимай — вынув, доблестно сражайся!» — Вот какую.

— Хорошая пословица!

Мы стояли под ивами у самой воды и молча глядели на поплавки, тихо плывущие по течению. Вода от вечерней зари розово светилась, казалась теплой.

Поплавок уплывал все дальше и дальше, я подходил к самой воде, тянулся с удочкой, чтобы леса шла свободнее, а потом перекидывал ее снова. Засветло мы поймали по нескольку плотиц, а когда зорька кончилась, можно было рассчитывать только на ершей: они клюют всю ночь.

Я закинул удочку и присел, чтобы лучше видеть поплавок на потемневшей воде. Внезапно он резко пошел в сторону и исчез. Я подсек, леса упруго натянулась и стала резать воду, как ножом. Я тянул удочку на себя — рыба на себя. Крупная, сильная, она здорово сопротивлялась. Глина у меня под ногами расползлась и, потеряв опору, я сел на кочку. Удилище шлепнулось в воду…

— Хватай скорее! — шипел Петька.

До удилища уже было не дотянуться. Сережка посоветовал:

— Скинь штаны — и в воду!

Снимать штаны было некогда и я во всей одежде бросился спасать удочку. К счастью, она плыла вдоль берега, близко, и, поймав удилище, я выбрался из воды. Рука опять почувствовала сильный рывок, значит, рыба не сорвалась с крючка. Она то поднималась на поверхность и била хвостом, то уходила вглубь, норовя затащить лесу под берег, в коряги.

— Сачок! — сказал я Петьке. — Скорее подводи сачок!

Рыбина, наглотавшись воздуха, присмирела, и мы вытащили ее. Это был большой окунь, весом, наверное, с килограмм, а то и больше.

— Вот здорово! Везет же тебе! — сказали ребята.

Я был рад. Однако в мокрой одежонке было очень холодно, у меня стучали зубы. Ребята посоветовали сбегать домой и переодеться: времени до утра еще оставалось много.

Совсем стемнело, нельзя уже было различить поплавки. Петька и Сережка наломали веток и устроились на них подремать, а я схватил ведерко с рыбой и побежал в поселок.

Через полчаса, переодевшись в сухое и оставив вечерний улов дома, я возвращался обратно. Вдалеке через мост прогрохотал товарный поезд. Из трубы паровоза вылетали и гасли огненные