Вздохнув, германец закрыл глаза и задумался, возможно ли такое. Ему хотелось заснуть, забыть все, вернуться назад, в самое начало, когда он был еще мальчиком и бегал с отцом по густым лесам Германии. Жизнь тогда была такой богатой, насыщенной, она лежала перед ним, и ему нужно было только ее взять. Атрет хотел, чтобы его сын тоже вырос в лесу, стал таким же диким и свободным, не испорченным Римом, каким он сам был когда–то.

Нахмурившись, Атрет внимательно прислушался. Его охватило раздражение, когда он понял, что это по–прежнему плачет его сын, и плач не прекращался с тех пор, как Атрет взял ребенка из рук этой вдовы. Но ведь прошло уже столько часов!

Медленно вздохнув, Атрет попытался начать думать о будущем и забыть о прошлом. Но перед ним неизменно возникало лицо Рицпы, слезы, катящиеся по ее щекам, и ее глаза, полные страданий.

«Пусть Бог простит тебя, потому что я тебя простить не могу!».

Атрет крепко закрыл глаза, вспомнив ту ночь, когда Хадасса пришла к нему в горы и сказала примерно то же самое. «Да будет на тебе милость Божья».

Он произнес проклятие, мысли в его голове путались. «Пусть Бог простит тебя». У него вырвался стон боли. С быстротой сильного зверя Атрет вскочил с дивана и схватился за перила, будто собирался перепрыгнуть через них вниз, на огороженное пространство двора. Его сердце тяжело стучало, он задыхался.

Тут до него снова донесся плач ребенка.

Отвернувшись, Атрет ушел с балкона в спальню. Тишина.

Он растянулся на постели, но по–прежнему не спал. И ничего не слышал.

Почувствовав напряжение во всем теле, Атрет вскочил с постели и направился к двери. С силой распахнув ее, он пошел по коридору и остановился над внутренним двором. Поднял голову, внимательно прислушался, пытаясь услышать что–нибудь неладное. Слышен был только плеск воды в фонтане. Кроме этого звука, ничего на огромной вилле слышно не было.

Была уже глубокая ночь. Младенцы в его селении часто просыпались в такое время, явно нуждаясь в том, чтобы их покормили. Это, наверное, Атрет и услышал.

И все же его не покидало какое–то тяжелое чувство. Что–то было не так. Он не знал, что именно, но чувствовал. Сражаясь на арене, он научился доверять своим инстинктам, и теперь тоже не мог их игнорировать.

Выругавшись, он пошел по верхнему коридору и спустился вниз по ступеням. Услышав шаги, он спрятался за угол и увидел Лагоса с глиняным светильником. Заметив Атрета, слуга вздрогнул от неожиданности и быстро направился в его сторону.

— Мой господин, я только собрался к тебе…

— Где мой сын?

— На кухне. Я как раз собрался идти посмотреть, спишь ли ты.

— Где кухня?

— Сюда, мой господин, — сказал Лагос и пошел впереди, освещая путь светильником.

— Что случилось? — спросил Атрет, подталкивая слугу, чтобы тот шел быстрее.

— Он ничего не ест. И плачет с того самого момента… с утра.

Атрет ничего не сказал. Теперь он явственно слышал детский плач, и этот звук резанул его по сердцу. Когда он вслед за Лагосом вошел в кухню, в нос ему ударил запах уборной. Ребенок лежал в колыбели. Приближался рассвет, и повар уже замешивал тесто.

Атрет подошел к ребенку и внимательно посмотрел на него.

— Он болен?

— Не думаю, мой господин, — волнуясь, сказала кормилица, сжимая руки.

— А что ты думаешь? — сердито спросил ее Атрет.

Она затряслась от страха. Ее хозяин оказался даже страшнее, чем она себе представляла, руководствуясь тем, что успела уже здесь про него услышать. Она вспомнила, как Лагос предупреждал ее, — что бы ни случилось с ребенком, вся вина будет лежать на ней. И она не решалась сказать хозяину, что ребенок может умереть, потому что хозяин отобрал его у той женщины, которая его растила.

— Младенцы очень ранимы, мой господин. Иногда они заболевают и умирают без всякой причины.

— Еще утром он был здоров.

Когда Атрет повернулся к ней, она в страхе отпрянула.

— Он не перестает плакать с тех самых пор, как Лагос передал его в мои руки, мой господин. Я сделала все, что могла, но он все равно не хочет есть.

Атрет нахмурился и снова посмотрел на сына. Нагнувшись, он взял младенца на руки. Жалобный детский плач, переходящий в крик, оказался для германца больнее любого удара меча, которых ему довелось испытать немало.

Лагос никогда не видел, чтобы его хозяин выглядел таким растерянным.

— Что нам делать? — спросил Атрет, держа сына в руках и начиная прохаживаться с ним. — Я не дам ему умереть.

— Можно было бы послать за его матерью, — сказал Лагос и тут же поправился, увидев, как Атрет взглянул на него. — Я хотел сказать, за той женщиной, которая принесла его тебе, мой господин.

Атрет продолжал прохаживаться. Он погладил мальчика по щеке, и тот сразу повернул головку и открыл рот.

— Что ты стоишь? — резко сказал Атрет. — Он же голоден. Покорми его.

Женщина поняла, что объяснять что–либо Атрету бесполезно. Она взяла ребенка, села с ним и обнажила грудь. Ребенок прильнул к соску, но тут же оттолкнул его и заплакал еще громче, а молоко потекло с его губ. Кормилица посмотрела на Атрета.

— Ты сам все видишь, мой господин.

Атрет провел рукой по волосам. На его счету было больше ста пятидесяти смертей. Неужели и смерть этого малыша тоже будет на его совести? Он закрыл глаза и отвернулся, потирая рукой шею. Оставалось только одно, что, как он считал, можно было сделать.

— Разбудите Силу, — угрюмо приказал он.

Кормилица застегнулась и положила ребенка обратно в колыбель.

— Дай его мне, — сердито сказал Атрет, видя, как быстро она складывала с себя свои обязанности. — Ты, наверное, запеленала его слишком туго. — Он сел, положил мальчика себе на колени и стал развязывать пеленки, в которые ребенка завернули так, что он был похож на мумию. Кожа у младенца была бледной, с розовыми пятнами. В грудь Атрету тут же ударила детская струйка. Отпрянув от неожиданности, Атрет выругался.

— Такое часто бывает, мой господин, — тут же сказала кормилица. — Давай, я возьму его.

Атрет не отрывал глаз от сына.

— Нет, — сказал он и криво усмехнулся. — Наверное, он сейчас сказал мне все, что обо мне думает.

В этот момент в кухню вошел Сила, по глазам которого можно было судить, что накануне он выпил немало вина и явно еще не проспался.

— Лагос сказал, что ты звал меня, мой господин.

— Отправляйся в Ефес. К юго–востоку от храма Артемиды и библиотеки проходит улица с двумя большими жилыми корпусами по бокам, — сказал Атрет. — Пойдешь в тот, что стоит с западной стороны. На втором этаже, четвертая дверь справа, живет вдова, ее зовут Рицпа.