– У него часы! – подтвердил Сергей Александрович. – Противоударные и водонепроницаемые, для глубоководных работ.

Если бы у Вересня в детстве были такие часы, возможно, вся жизнь его сложилась совсем иначе. И уж, безусловно, он не расставался бы с ними ни на минуту, выискивая все новые и новые поводы для приложения сил необычного часового механизма. И пялился на него каждые три минуты, а то и чаще.

– Откуда же у тебя такая роскошь?

– Подарок! – Вениамин Сергеевич важно надул щеки. – У меня дядька – водолаз на Северном флоте. Он в Мурманске живет.

– У него дядька – водолаз из Мурманска, – никакой самостоятельности суждений в речи Сергея Александровича не просматривалось.

– Он с ними на пятнадцать километров в море спускался. Там давление – двести тысяч атмосфер. А часам – хоть бы хны, ни на одну секунду не отстали.

О давлении в двести тысяч атмосфер Вересень судить не мог, а вот пятнадцатикилометровой морской глубины не существовало в принципе, даже знаменитая Марианская впадина заканчивалась на отметке в одиннадцать километров. Но сообщить об этом добровольным помощникам следствия Вересень не решился.

– Значит, в одиннадцать часов сорок три минуты утра вы приехали сюда из дачного кооператива «Буревестник»?

– Ну, да, – хором ответили подростки.

– А что, других водоемов нет? Поближе к дому?

– Полно. Но там народу тьма. И вообще они… безыдейные.

– Безыдейные? – удивился Вересень. – А какая может быть идея у водоема?

– Мелкие они, – подумав, сказал Вениамин Сергеевич. – А мне нужна глубина.

– Ему нужна глубина, – эхом откликнулся Сергей Александрович.

– А здесь глубина в самый раз?

– Ага. И нет никого. Самое то. Я ведь собираюсь водолазом стать, как дядька.

– Он собирается водолазом стать, – снова вклинилось эхо.

– Похвальное устремление, – одобрил Вересень. – И что, часто вы здесь бываете?

– Каждый день.

– В этом самом месте?

– Ага. Оно удобное.

– И каждый день погружаетесь на глубину?

– Я погружаюсь, – в очередной раз надул щеки Вениамин Сергеевич. – В часах.

– Он погружается, – в голосе Сергея Александровича послышалась гордость за друга. – В глубоководных часах.

– И сегодня ты нырял так же, как всегда?

– Ага.

– Не заплывал дальше, чем обычно? Не менял места?

– Вроде нет.

– И как же ты обнаружил машину?

– Само собой получилось, – Вениамин Сергеевич засопел. – Я об нее чуть лоб не расшиб.

– Нужно быть осторожнее, – запоздало посоветовал Вересень. – Выходит, ты сразу понял, что это машина?

– Не сразу. Подумал, что моторка. Или катер. А вы бы что подумали?

Что лодка или катер в контексте озера выглядят куда естественнее, чем двухместный кабриолет.

– А потом нащупал колеса, – продолжил Вениамин Сергеевич. – И даже дверцы подергал. Но они не открывались. Серегу я в поселок послал, а сам здесь остался. Вот и все.

– И в котором часу это произошло?

Вениамин Сергеевич снова поболтал мурманским подарком перед носом у Вересня:

– В одиннадцать часов сорок восемь минут.

Вересень задумался. Между прибытием на место команды доморощенных водолазов и находкой кабриолета прошло всего лишь пять минут. Две можно списать на подготовку к погружению, что в случае с Вениамином Сергеевичем означает раздеться до трусов. Остаются еще три. Их хватит только на один нырок.

– А теперь сосредоточьтесь, Вениамин Сергеевич, – Вересень серьезно и даже строго посмотрел на водолаза-любителя. – И постарайтесь максимально полно и точно ответить на мои вопросы. Вы прибыли сюда в одиннадцать сорок три по полудню?

– Да, – подросток Костюкевич облизнул пересохшие губы.

– В котором часу вы зашли в воду?

– В одиннадцать сорок шесть.

Что ж на берегу-то не сиделось? – хотелось спросить Вересню, но данный вопрос к сути дела не относился.

– А когда произошло погружение?

– В одиннадцать сорок семь.

– А кабриолет вы обнаружили в одиннадцать сорок девять? Две минуты под водой? Говорят, вода здесь холодная.

– Я и три могу. Тренированный.

– Он и три может, – несанкционированно поддакнул подросток Лосев. – И на холод ему начхать – у него дядька из Мурманска.

– Верю. Значит, на машину вы наткнулись почти сразу?

– Как только нырнул и ко дну приблизился. Говорю же, чуть лоб не расшиб!

– А с таким понятием, как техника безопасности вы незнакомы, Вениамин Сергеевич?

– Почему незнаком?

– А если бы действительно лоб расшибли?

– Я эту акваторию вдоль и поперек облазил, – надулся Вениамин Сергеевич. – И вчера тоже здесь погружался. И третьего дня. Не было здесь никакой машины!..

В лобовом стекле убойного «уазика», где Вересень снимал показания с граждан Лосева и Костюкевича, показалась физиономия капитана. Литовченко постучал согнутым пальцем по стеклу.

– Скоро ты? Есть новости.

– Почти закончили.

Прежде чем выйти из машины, Вересень передал свеженаписанный протокол подросткам.

– Вот, ознакомьтесь. Прочтите внимательно и распишитесь.

– А чего писать?

– «С моих слов записано верно». И подпись.

Оказавшись снаружи, Вересень застал последний акт BMW-драмы: погруженный на площадку эвакуатора кабриолет медленно проплыл мимо него.

– Ну, что за новости? – спросил следователь у капитана.

– Личность утопленника установлена. Поздравляю.

– Меня?

– Нас всех. Потерпевший – иностранец.

– Лихо, – только и смог выговорить Вересень. – Этого нам еще не хватало.

– Некто Лоденбах. Вернер.

– Откуда стало известно?

– При нем была барсетка с кое-какими документами. Валялась на пассажирском сиденье.

Вспомнив черно-фиолетовый студень за рулем, Вересень недоверчиво присвистнул:

– И ничего им не сделалось за месяц пребывания в воде?

– Состояние не самое идеальное, чего уж там. Но этот Лоденбах – немец, понимаешь?

– Нет.

– У немчуры всегда все в порядке.

– Да уж, в порядке…

– В том плане, что его документы лежали в специальной штуке из пластика. И карточки в портмоне пластиковые.