Это, конечно, Леня.

— А? Что?

— Нехорошо получается. И Леля говорит…

— Потом, Леня. Потом.

— Лев Антонович, — тронул его за рукав Олег, -так как насчет завтрашней репетиции?

— Не будет никакой репетиции. Ты что, еще не понял?

— Да понял, конечно, просто хотел уточнить. А что теперь с Колькой?

— Образуется, — тряхнул головой Шантель. — Как-нибудь образуется.

… Не образовывалось еще долго. Шантелю даже пришлось обратиться к Фонарину.

— Выпала из окна какая-то приблудная девка, — пожал плечами тот. — Чего они пургу гонят?

— Да опер попался несговорчивый. Следователь согласен дело замять, а этот ни в какую. Прет буром. Кому чего хочет доказать — непонятно.

— Уберем, — пожал плечами Фонарин. — Что опер? Мелкая сошка. Есть связи, не переживай. Им самим неохота показатели портить. Сомнительный несчастный случай всегда лучше нераскрытого убийства, тем более девка приезжая, в Москве зарегистрирована не была. Доказательств-то, как я понял, все равно нет. Им можно только на чистосердечное рассчитывать. Если Колька будет молчать, спишут на несчастный случай.

— Может, лучше самоубийство?

— Главное, чтобы закрыли дело, и точка. А твой становится звездой, чуешь? Эва от него просто без ума.

— Боюсь, как бы не сломался после всего этого.

— Брось! Не дадим.

Шантель не отходил от Коли ни на шаг. Тот переживал смерть Фисы бурно.

— Мы вышлем ее семье деньги, много денег, — увещевал его Шантель. — Она сама виновата, ты знаешь. Не надо было на тебя давить, я ее предупреждал.

— Ребята…

— Что — ребята?

— Боюсь, они теперь со мной не захотят…

— Плюнь. Тебе надо делать сольную карьеру. Ну кто они такие? А ты Николай Краснов. Была рок-группа «эНЛО», да распалась.

— Я не смогу.

— Сможешь.

— А как же Фиса?

— Все прошло, Коля. Тебе теперь везде зеленый свет. Скандальчик-то оказался весьма кстати. Ты газеты читаешь?

— Нет. Не хочу.

— А зря. Твоя история снова на первых полосах. Журналисты телефон оборвали.

— Ты меня не бросишь, Лева?

— Да что ты! Что ты! У нас с тобой все будет. Слава, деньги. Я тебе скоро квартиру куплю. Где ты хочешь квартиру?

— Где?

— В каком районе?

— Рядом где-нибудь. С тобой. Не бросай меня, Лева. Мне что-то нехорошо.

— Скоро все образуется. Фонарин обещал. Все образуется.

Через несколько дней их вызвали к следователю. Тот привстал из-за стола, пожал руки обоим, сначала Коле Краснову, потом Льву Антоновичу Шантелю:

— Очень приятно познакомиться. Очень. Такие знаменитости! Жене сегодня вечером расскажу. Вот, пригласил сообщить, что дело о смерти гражданки Семикиной Анфисы Федоровны закрыто. За очевидностью произошедшего с ней. Несчастный случай. Так что мы вас больше не побеспокоим.

— А как же… — заикнулся было Шантель, — старший лейтенант Колыванов…

— Да, насчет Колыванова. Выявлены кое-какие нарушения. Злоупотребление служебным положением, превышение власти, ну и так далее. Старлей уволился из органов и, послухам, буквально через несколько дней уезжает в горячую точку. Добровольцем.

— Что ж… Так мы можем быть свободны?

— Да, конечно, — улыбнулся следователь.

— Пошли, Коля. — Шантель направился к дверям, на всякий случай придерживая парня за плечо. Не дай бог сорвется.

— Минуточку, — остановил их следователь.

— Да? — Лев Антонович вздрогнул — не верилось, что все закончилось.

— А автограф?

Они остановились у ряда палаток на небольшом рынке, что находился возле метро. Коле захотелось бананов. Шантель не возражал.

— Давай подышим. Погуляем на свободе. Надо прийти в себя.

— Спасибо, Лева.

— За что?

— Если бы не ты… Честное слово, бросил бы все и уехал. Ты не отказывайся от меня, я сделаю все, что ты скажешь. Помоги только… Я без конца все думаю, думаю… О ней. Ведь это была любовь, а?

— Кто его знает…

— Просто так получилось. Нет больше Фисы. Ребята откололись, остались ты да я. Если сейчас и с тобой что-нибудь… То это все. Конец.

— А что со мной?

— Ну, не знаю. Не по себе мне что-то. Внутри будто все сгорело. Один пепел остался. Ничего не хочу, ни во что не верю. Никогда еще мне не было так плохо. Никогда. Вот тебе и парад планет.

— Постой… Слышишь?

Из музыкального киоска, находившегося рядом, доносился голос Коли Краснова. Это была та самая песня «Не мой день».

— Это слава, Коля. Самая настоящая слава. Если тебя слушают на рынке, значит, кассеты пользуются спросом и раскупаются. Ты счастлив?

Заглянув в лицо Николаю Краснову, Лев Антонович Шантель понял, что вопрос неуместен.

(Два года спустя)

Ио[8]

— Коля! Коля Краснов! Мы любим тебя!

— Любим!

— Любим!!!

Возле подъезда опять дежурит группа фанаток, девчонок лет шестнадцати-семнадцати. Это у них правило такое: устанавливать дежурство у дома своего кумира. Зачем? Чтобы не чувствовал себя одиноким? Дорого бы дал сейчас за это чувство. За два года клубы его поклонников расплодились по всей стране, словно кролики, такое ощущение, что от преследователей невозможно спрятаться нигде. На днях была драка между фанатами за честь дежурить возле этого самого подъезда — местные спорили с приезжими из области. Он смотрел, как девчонки вцепляются друг другу в волосы, визжат и стонут, и чувствовал, что сходит с ума. Зачем все это? Зачем? Одни доказывали другим, что любят кумира больше. Сила любви измерялась мощью ударов. Он честно пытался остановить это безобразие, пока не понял, что может быть разорванным на маленькие-маленькие клочки. Каждый захочет унести с собой кусочек Коли Краснова.

Победившие внушали ужас. Они сильнее, злее, словно волчата, окрепшие в борьбе за выживание. Отстояли право на него, на его дом, на его личную жизнь. У них молодые, острые зубы. Страшные зубы. Его передернуло.

— А вас дома ждут, — угодливо сказала одна из девчонок.