Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так что Ускеврены ещё какое-то время поживут в Штормовом Пределе. Как минимум до тех пор, пока в них не вцепится этот самозванец — или какой-нибудь другой заговор.
Тамалон Ускеврен улыбнулся гостям пустой улыбкой, опустил взгляд на холодное неподвижное тело Кордриввала Имлета, распростёршееся на ковре — о, он послал за целителями и готов был хорошо заплатить за воскрешение, но знал, что уже слишком поздно, и всё будет напрасным — и молча пообещал себе кое-что. Это обещание не позволит спокойно спать в грядущие ночи любому потомку дома Талендар, дома Соргил или любому, кто притворялся Перивелем Ускевреном.
Поскольку весь Селгонт знал, что Тамалон Ускеврен — человек слова, человек, который следит за тем, чтобы держать все свои обещания.
МАТРИАРХ
ПЕСНЬ ХАОСА
Ричард Ли Байерс
1370 г. по Л.Д.
У Шамур Ускеврен разболелась голова уже во время первой сцены. Увертюра, с её неожиданными диссонансами и неровным, переменчивым темпом, сама по себе была тяжёлой, но теперь, когда исполнители в своих химерических костюмах начали петь, опера стала откровенно неприятной. И лирика арий, и развернувшееся перед публикой в амфитеатре действо были абсолютно бессмысленными, и несмотря на это, Шамур — худощавая пепельная блондинка с блестящими серыми глазами — не могла стряхнуть с себя странное чувство, что у истории есть суть — подобно непристойной шутке, которую она никак не могла понять.
«Прекрасно, просто прекрасно», кисло подумала Шамур. Она наконец сумела вытащить свою непокорную дочь на подходящее молодой леди представление, однако оно обернулось одиозным испытанием. Она покосилась налево, чтобы проверить, насколько явно морщится и ёрзает Тазиенна на гладкой поверхности белой каменной скамьи.
Миловидная молодая женщина с яркими зелёными глазами, волосами цвета вороньего крыла, коротко обрезанными в самой нелестной из возможных причёсок, облачённая в чужеземный красный кормирский корсет и платье, Тазиенна действительно не скрывала своей скуки. Она позорила себя и семью, постоянно провоцируя окружающих. Шамур набрала воздуха, чтобы пристыдить Тази, затем заметила плотного седовласого вдовца, сидевшего позади дочери.
Шамур знала Дарвуса Берента, как знала наперечёт каждого члена всех лучших семей Селгонта. Она могла бы поклясться, что престарелый купец был человеком флегматичным и безвредным, как старый вол, давно привыкший к упряжке. Однако сейчас он тяжело дышал, а его пухлые пальцы нервно поигрывали украшенной самоцветами рукоятью кинжала. Его спутница, грудастая девица, достаточно юная, чтобы приходиться ему внучкой, была недовольна отсутствием внимания к собственной персоне и награждала мужчину мрачными взглядами.
Это казалось маловероятным, но Шамур знала, что с Дарвусом что-то не так. Может быть, лихорадка? Воспользовавшись мгновением затишья среди музыки, она произнесла его имя холодным, сухим тоном, который обычно заставлял взять себя в руки и нижестоящих, и даже равных, хотя давно перестал работать на Тази.
Дарвус вздрогнул и резко обернулся, чтобы встретить её взгляд. Его глаза расширились, а губы беззвучно шевельнулись, как будто она изумила его, совершив некое невообразимое преступление. Он подскочил и бросился бежать, спотыкаясь и налетая на других зрителей в ряду. К удивлению Шамур, никто из них не отреагировал.
Шамур хотела броситься за Дарвусом, но в следующий миг в амфитеатре раздался пронзительный крик. Испугавшись, она обернулась в поисках источника. Несколькими рядами ниже на сидении распростёрлась красивая светловолосая Кенна Томалар и рвала на себе одежду. Молодая женщина — глаза закатились, из распахнутого рта во все стороны брызжет слюна — царапала свою обнажившуюся плоть, которая легко отслаивалась полужидкими клочьями, как будто девушка таяла. Как ни странно, никто из соседей не попытался её удержать, даже не отпрянул и не повернулся поглазеть.
И действительно, заметила Шамур, большая часть аудитории сидит с безвольными лицами и пустыми глазами, впав в полный ступор. Некоторые плакали, хныкали или извивались, как будто переживая кошмар, от которого не могли проснуться. Тем временем певцы и музыканты продолжали своё представление, как будто не замечая состояния зрителей и фиолетовых огней, что начали мерцать в воздухе вокруг них.
Тази коснулась руки матери.
- Что-то не так, - сказала девушка. Она предсказуемо казалась скорее заинтригованной, чем встревоженной.
- Очевидно, - ответила Шамур. Она встала, чтобы прокричать предупреждение, но затем — по крайней мере, в её ушах — громыхнула музыка. Вспышка фиолетового света ослепила женщину, сила, подобная сильному ветру, подхватила её и швырнула прочь.
* * * * *
Шамур позволила Харрику, ухмылявшемуся беззубому слуге, облачённому в сине-золотые цвета Ускевренов, помочь ей выйти из кареты. Тази нетерпеливо спрыгнула сама.
Перед ними поднимался большой зал, ключевые черты которого были неразличимы под наростами парапетов, арок, карнизов, фризов, антаблементов, башенок, минаретов, флеронов, балконов, гребней, гаргулий, витражей и боги знают чего ещё. На мгновение зрелище показалось неправильным, как будто Шамур не должна быть здесь — или не должна быть здесь снова. Но подобное чувство было бессмысленным, и когда Тази заговорила, Шамур забыла про него.
- Тоже мне Дворец Красоты, клянусь своим розовым задом, - хмыкнула девушка.
Про себя Шамур согласилась с ней. Новый театр, концертный зал и галерея искусства Андета Ильчаммара представляли собой преступление против архитектуры. Но она не намеревалась говорить об этом вслух и поощрять выходки дочери.
- Здесь снаружи ты можешь фыркать и насмехаться, - сказала Шамур, - но как только мы пройдём в эти двери, я ожидаю от тебя твоего лучшего поведения. Сам хулорн пригласил нас принять участие в «уникальном эстетическом опыте»...
- Да ладно, ты даже не знаешь, о чём речь!
- Я знаю, что в приглашении сказано — это будет экстраординарно, и если тебе недостаёт утончённости, чтобы получать удовольствие, по крайней мере сделай вид, что ценишь оказанную нам честь.
Тази закатила глаза.
- Ох, ну ладно. Давай с этим покончим.
Узнав Ускевренов, церемониальная стража в своих чёрных с серебром сюрко расступилась в стороны, открывая им проход. Впереди, словно готовая проглотить женщин пасть, зиял высокий арочный проём, и при виде него Шамур испытала приступ усталости.
На мгновение её как будто заразила своевольность дочери, и желание идти внутрь пропало. Она не хотела проводить очередной вечер, слушая сухую, размеренную камерную музыку и болтая о благотворительности, культуре и любых скучных слухах, раскопанных жёнами других купцов. Она слишком много вечеров провела таким образом. Она хотела...
Сжав губы, она отбросила прочь эти бесполезные мысли. Всё,
