в стенах Поста, от куртуазных приблуд столь же далёких, как сельский нужник от светлокняжеского терема, выглядели нелепо. По меркам неизменно полупьяного от скуки гарнизона, стерегущего вампирье пограничье, такой командир — ходячая несуразица, объект солдатского зубоскальства.

Красавчик, плотно стиснув челюсти, тоже взирал на соплеменника с надменным недоумением. Адалин, горбоносый, тощий и жилистый, с иссечённым шрамами лицом, заросший, точно деревенский староста, прекрасно знал, какое впечатление производит.

— Моя преданность угодна Её Величеству, — бросил Лучистый, выпятив грудь колесом. — Наша государыня прозорлива.

— Воистину, — ухмыльнулся Упырь. — Завидная проницательность, что граничит с ясновиденьем. Кому и охранять рубежи, как не юному дарованию, оных не покидавшему. Свежий взгляд, опять же.

— Я… — гвардейчик запальчиво вскинул благородный подбородок. — Я ходил в разъезды!

— Не думал усомниться, — покивал нарочито серьёзный Адалин. — Опасно нынче в Саженцах. Да и вдоль Мрачных Холмов так запросто не погуляешь.

— И что же мессир делал в Голоземье? — пощипывая подвитую прядку у уха, сварливо ввернул командир.

От усмешки, изогнувшей спёкшиеся губы Упыря, кровь в жилах леденела, как от прыжка в трехсаженную прорубь. Фладэрик задумчиво почесал разбитую скулу и отозвался безразличным, но не терпящим возражений тоном:

— Птиц ловил. Болотных лебедей.

Лучистый вытаращил одухотворённые глаза, нахмурился и, не дождавшись пояснений, сердито отмахнул ухоженной рукой:

— Ладно. Как разведка?

— Какая разведка? — удивился Адалин. — Я птицелов. Куропатки, рябчики. Жар-птицы.

Командир внезапно потерял терпение:

— Довольно шуток, мессир Фладэрик. Свитки те, что за пазухой были, я в Розу с нарочным послал. И приказал отдать лично в руки Её Величеству.

Упырь мысленно покивал: даже не мессиру Гуинхаррэну, заправлявшему коронными прелагатаями, — самому Величеству, князепосланной и иже с тем. «И да окутает его тленные кости благодатным покровом зелёная топь». Адалин не шелохнулся, старательно удержав сквернословие и заморозив лицо равнодушием.

— Давно? — только и уточнил он.

Командир прищурился в потолок, подсчитывая:

— Уже должны дойти. Ответа ждать?

Фладэрик кратко покачал головой. Единственный ответ, который мог прийти из Розы — придворный палач с отрядом вооружённых гвардейцев. С другой стороны, оплошность эта вполне укладывалась в текущую легенду. Если всё грамотно обставить. Так, как сделал бы это преданный интересам Её Величества прелагатай.

— Тебя долго не было, Адалин, — вдруг заявил безымянный дурень, наморщив лоб под бараньими локонами. — В долине большие перемены. Не один Сейран. Болтают, нынешний Меч Её Величества, Инэваль Аманир, впал в немилость. И гвардию распустят. А динстманны28 при дворе в открытую Лучистых задирают! — пожаловался он.

Вообразив злорадных от природы, по долгу службы поднаторевших в издевательстве над ближним упырей, глумящихся над замковыми щёголями, Адалин удовлетворённо хмыкнул. Подневольные и оттого свирепые, сверх меры буйные рубаки вызывали куда большее сочувствие, чем чванливый, разлагавшийся одесную трона цвет долинной знати.

— Ещё поговаривают, вампиры на озёрной равнине пропадать стали, — продолжал молодой гвардеец, стылое выражение морды соплеменника в упор не замечая. — Чаще обычного. И не абы кто, а добрые гвардейцы. Её Величество Королева…

Командир помедлил, зайцем косясь на молчавшего Адалина. Вся спесь с мальчишки разом улетела. Фладэрик мысленно вздохнул, отметив, что столь зелёных, не оперившихся юнцов отправлять на Пост — верх жестокости. И неосмотрительности. Как бы хорошо не строили защитные сооружения древние, каким бы неприступным не выглядел шедевр фортификации, а управлять оным должен кто-то чуть более опытный и менее… восторженный. Мальчишка же едва ли на много перерос его младшего брата.

— Князепосланная госпожа и повелительница, дивноокая миледи Айрин отстраняет от дел Лучистый Стяг, — выпалил командир. — По совету мессира Тэрглоффа. С сохранением званий и титулов. То вопрос решённый.

Адалин непроницаемо молчал. Известия не радовали, а откровенность подданного — даже пугала. Придворный щёголь хорошо знал, с кем говорит. И подобные разговоры вели прямиком на шибеницу.

Но мальчишка всё не замолкал:

— При дворе болтают про запрет разъездов и разоружение. Но младший брат мессира вот-вот пройдёт гоминиум29. И он тоже жаждет посвятить себя мечу.

Упырь не ответил. Братишкиных порывов он не одобрял, но и осуществлению оных не препятствовал. У Радэрика имелась своя голова на плечах, пусть и бестолковая. Припомнив ясные глаза и доверчивую улыбку младшего, Фладэрик Адалин невольно стиснул зубы. Таким мальчишкам при дворе придётся быстро и болезненно взрослеть.

— Королева мудра, — заметил Упырь тихо, искоса зыркнув на побелевшего командира. — Негоже нам, солдатне малограмотной, в Её решениях сомневаться, приказы Совета обсуждать, — напомнил он почти мягко.

Лучистый, кажется, готов был разрыдаться.

— Выполняй свой долг, гвардеец, — посоветовал Адалин со вздохом, — а дела Совета оставь тем, кто в этом смыслит.

Глава 8. На берегах Багрянки

Позёмыш, зримо округлившийся на дармовых харчах, лениво прошуршал в сырой соломе, волоча уворованную в погребах заячью тушку. Фладэрик умывался над бадьёй и, покосившись на хвостатого проныру, невольно усмехнулся:

— Потяжелел ты, скоро сойдёшь на неплохую похлебку, — заметил он негромко.

Горностай, не выпуская из пасти чересчур крупную для него добычу, что-то сквернословно проурчал и проворно спрятался под лавку. Упырь покачал головой.

Умывался он неспешно, нарочно растягивая удовольствие — что-что, а вода в крепостях Поста всегда была отменная, из горных источников, прозрачная и вкусная. Оттого и бражка удавалась.

Не без труда расчесав свалявшиеся вихры, Фладэрик скрупулёзно выбрал репьи из штанов, отчистил сапоги и привёл в порядок саблю. Натирая промасленной тряпицей мягко отливающее рыжиной в факельном свете лезвие, Адалин думал о Кромке, цветном стекле, блестящем среди трав на Мрачных Холмах и решении королевы прекратить разъезды.

Ощущение холерины, притаившейся за поворотом, усиливалось.

За несколько дней без памяти Упырь сильно осунулся, заскорузлые ремни перевязи пришлось подтягивать, чтобы провисшие ножны не царапали пол.

***

Могучий хвойный лес предгорий встретил одинокого верхового шумной разноголосицей. Протяжным стоном высоких, позолоченных солнцем стволов, шорохом седых еловых лап и далёких сосновых шапок, петлявшим в ветвях ясеней сквозняком, птичьим пением и вороньим граем.

Суеверный люд твердил, что в холодных северных горах, за рекой Багрянкой обитали упыри, железнозубые еретники и вурдалаки, охочее до крови навье племя. Суеверный люд не сильно ошибался. В долине между Лунным и Ветряным кряжами расположилось вампирье царство.

Среди стройных елей, гривастых сосен, пихт, курчавых вязов и застенчивых берёз хоронились выстроенные воинственными пращурами родовые крепости, точно притаившийся за нужником волколак. Такие же серо-пегие в плешивых облачениях мхов, лишайника и дикого винограда. На склонах гор стены укреплённых зубчатыми башнями поместий посверкивали яркими гербовыми флажками и пиками просмоленных тынов30. Величественный и негостеприимный край пах хвоей, железом и сырым гранитом. Но в едва проклюнувшейся траве уже белели язычки упрямых подснежников, а вдоль вымощенного плотно пригнанными камнями тракта среди