Шестое чувство всегда со мной, я на нем врачебную карьеру построила. Результаты анализов и исследований и вот это – чутье. Они отлично сочетались. Я вспомнила о малышке Грейс.

«Кровь у нее хорошая, – сказала мне младший доктор Натали год назад. На левой штанине голубой медицинской формы у нее было масляное пятно. Мы как раз ели тосты, когда нас позвали посмотреть на анализы девочки. Натали не полагалось работать с новорожденными, но у нас не хватало рук.

Был август, она только закончила медшколу. Лицо у нее было серым от напряжения, губы потрескались. Поймав ее взгляд, я улыбнулась.

«Не всегда будешь так себя чувствовать, – сказала я ей, вставляя иглу в ногу Грейс и беря кровь. – Повторный анализ, – пояснила я. – Не нравится мне ее состояние».

«Спасибо. Я не так себе представляла работу врача».

Прядь длинных рыжих волос выбилась из пучка, когда она склонилась над результатами анализа, высматривая аномалию, которую не заметила.

Натали прошла медшколу на одном дыхании и без переэкзаменовок, я в этом не сомневалась. И вот она здесь, со мной, и легкая жизнь кончилась. Для нее было откровением, что на этой работе иногда нужно подойти к интубированному пациенту прежде, чем выпить утренний кофе. Она не понимала, как можно идти домой, ужинать, пить вино, отдыхать после всего, что здесь видела. Это все равно как с войны вернуться. Я тоже когда-то так себя чувствовала. Время и опыт – анестезия от всего этого. Но с меня это оцепенение сошло.

«Смотри, – начала я, а Натали тщательно изучала бумаги. – Нет, на нее посмотри».

Она подняла взгляд. Кожа у девочки была серая, цвета зимнего неба, на верхней губе виднелись капельки пота. Младенцы не должны потеть. И цвет у них не должен быть таким.

«Она больна», – сказала я.

Стоял липкий августовский день, когда все ощущается наоборот: внутри холодно, снаружи тепло, даже ночью, и у меня тоже на верхней губе выступил пот. Эти дни и ночи в дымке совершенно сюрреалистичны. Я завтракала, приходя домой, и сразу ложилась спать, потом ужинала, проснувшись. Сказать наоборот, тоже получалось неправильно: ужин, когда я приходила утром, и завтрак вечером. Выспаться не удавалось, собаки Бена постоянно меня будили.

Пришел повторный анализ Грейс: начался сепсис. Я была права, как и подсказывало мое чутье, которому я верила год за годом. В том месяце мама заболела, а умерла в октябре. Я не заметила начала болезни. Ни один врач не уловил бы: рак поджелудочной начинается почти бессимптомно.

И все-таки я же могла заметить? Разве не должен был инстинкт подсказать мне насчет собственной матери?

Я положила руку на живот и поклялась, что с Уолли буду смотреть в оба: все замечать и сразу действовать.

Из кухни я посмотрела в гостиную, где был Джек.

– Немножко нереально, правда? – окликнул меня Джек низким и чувственным голосом.

Я постаралась не поддаться ему. Не дать погасить то ощущение напряженности, какое всегда было у меня в доме Джека.

Говард теребил мягкую ткань его джемпера. Джек держал телефон, и экран светил ему на лицо.

– Что именно нереально? – переспросила я.

– То, что мы так счастливы.

Мы часто говорили о том, как мы счастливы, как нам повезло, как странно, что мы оба любим есть вишни в желе прямо из банки и не любим передачу The One Show.

– Да, – ответила я, не в силах сдержать улыбку. Почувствовала, как меняется настроение, уговорила себя уйти из темноты своих предположений в этот теплый свет.

Он похлопал по дивану рядом с собой, и я подошла. Джек смотрел в телефон – я видела, что там открыта переписка в Фейсбуке, хотя он быстро закрыл страницу. Похоже, это и решило дело.

Подспудное чувство, довольно смутное, сменилось конкретным действием. Я выждала несколько секунд перед тем, как спросить:

– Что там было?

– Там? – Джек обернулся ко мне.

– В сообщениях.

– Каких сообщениях?

– В личных сообщениях на Фейсбуке. У тебя они были открыты. А когда я подошла ближе – ты закрыл страницу.

– Не было такого.

Я сидела рядом с ним, ощущала запах его дезодоранта и шампуня. Пахло чудесно, но странно было сидеть так близко, когда разговор принял такой оборот. Будто сидишь на пляже и загораешь, хотя начался дождь.

– Ты закрыл сообщения, – повторила я. А потом, как героиня сериала, протянула руку ладонью вверх.

– Что это ты? – удивился Джек он смотрел то мне в глаза, то на мою ладонь.

– Хочу посмотреть эти сообщения.

– А я не хочу.

Он немного отодвинулся от меня.

– Тебе есть что скрывать? – спросила я, и все, что вызывало мое любопытство, стало складываться в нечто большее: письмо о зверском преступлении, кличка Джей-Ди…

– Нет, – он смотрел на меня в упор. – Но я не хочу, чтобы моя девушка проверяла мою переписку.

– Мне нужно увидеть эти сообщения. – Я была настойчива. Тревога последних недель взорвалась вулканом. Сейчас или никогда.

Джек взял телефон, лежавший на диване экраном вниз, открыл Фейсбук и протянул мне. На экране было семь сообщений: групповая рассылка регби-клуба, мама благодарила за приезд, приятель прислал картинку: писатель за пишущей машинкой… Я листала дальше. Ничего.

Ничего подозрительного или тревожного. Никакая подружка не шлет строчку поцелуев. Никто не присылает зловещих статей, которые рекомендует прочесть. Ничего.

Облегчение было огромным, как инъекция счастья. Ничего такого не было. И он мне это продемонстрировал.

– Боже мой, – сказала я, зажмурившись. – Прости, прости меня. Я…

Джек снова внимательно посмотрел на меня. Он был лучше Бена. Он не огрызался, не злился, а проявлял заинтересованность. Разглядывал меня.

– Ты помнишь Бена, – начала я. – Как только я ушла с работы, то стала обвинять его в изменах. А этого не было. Я обвиняла его в ужасных вещах. Однажды Бен взял запасные трусы в тренажерный зал, и я сказала – это потому, что он там завел бабу. Это было… – я посмотрела на Джека, проверяя, слушает ли он, – …это словно безумие. Я казалась невменяемой.

– Понимаю, – спокойно сказал Джек. – Ты думаешь, это связано с твоей мамой?

– Возможно, но не знаю точно. Наверное, да. Или от того, что я не принимала лекарства. Может, все вместе, стечение обстоятельств. Ощущение, что нельзя никому доверять… и ничего невозможно проверить. – Я сделала паузу, чувствуя, что начинает щипать глаза. – Прости меня. Я тебя люблю сильнее, чем Бена, и…

Джек положил руку мне на колено. Небрежно, будто на свое собственное.

– Тшш… – Он смотрел мне в глаза. – Никогда, никогда не буду тебя обманывать. – Он поднял три пальца: – Слово брауни[15].