– Да плевать мне на то, что вам не нравится, – резонно заметил Филипп. – Просто я ожидал, что вы проведете это время с моей сестрой, а не будете зарабатывать деньги.

Она остановилась посреди дороги и взяла его за руку, чуть выше локтя, крепко сжав при этом пальцы и глядя прямо ему в глаза.

– Мне хватает денег, у меня хорошая работа, и я не горю желанием подрабатывать посудомойкой у твоей тетушки, понял ты меня? – четко выговаривая каждое слово, сказала она. – Однако это единственный способ прийти к вам в дом и встретиться с Софией, не подвергнув при этом никого из вас риску. Если мы сделаем такую ерунду, какую предлагал ты, то завтра вас обоих хорошенько вздуют за то, что вы сбежали из дома и пошли к соседям, не спросив разрешения.

Эта не слишком длинная речь произвела на Филиппа нужное действие, и он молча кивнул, а затем высвободил свою руку и снова двинулся по дороге бодрым шагом.

Убедить счастливую Ирену в правдивости этой наскоро сочиненной лжи было легко – пинап-модель приняла Эмму с распростертыми объятиями, обрадовавшись тому, что ей не придется мыть всю посуду в одиночку. Пока гости все еще были в доме, Эмма суетилась на кухне – разрезала покупные пироги и укладывала фрукты в красивые вазочки. Ей приходилось забирать из гостиной грязные стаканы и менять их на чистые. Зато красивая и выхолощенная хозяйка смогла усесться среди гостей и с чистой совестью принимать все похвалы и комплименты.

Кромешный ад длился еще полтора часа, а потом гости начали покидать теплый дом тетушки Ирены. Малышка Диана спокойно спала в своей кроватке, видимо, устав от бесконечных сюсюканий и поцелуев, а Эмма засела на кухне, радуясь отремонтированному смесителю, благодаря которому из крана веселой струйкой бежала горячая вода.

Она только справилась со стеклянной посудой, когда на кухню проскользнула маленькая тень. Продолжая делать вид, что она ничего не видит, Эмма старательно орудовала тряпкой и губкой, по временам осторожно косясь в сторону привычно тихой Софии. Через ее руки прошли фарфоровые чашки, тонкие блюдца с ручной росписью, изящные и неудобные графины со следами вина и соков, а также вполне себе земные тарелки с крошками из-под пирожных. Она терпеливо смывала следы пиршества и раскладывала все по аккуратным стопочкам. Стаканы следовало перевернуть на застеленный хлопчатым полотенцем поднос, а стеклянные кувшинчики расставить на специальной полке. Кухня не носила следов хозяйки, здесь чувствовалась чужая, слегка безразлична рука, которая ставила все на свои места, но не заботилась о комфорте. Было видно, что женщина, привыкшая следить за чистотой в этом доме, относилась к нему с холодностью служащего, а не с душой живого человека. Эмме это даже нравилось – можно было импровизировать в мелких деталях, не боясь, что хозяйка потом будет делать ей замечания. Если она не прикладывала сил для того чтобы привести в порядок кухню, значит, ей неизвестно, где должны лежать те или иные вещи.

Эмма старательно игнорировала Софию даже тогда, когда приходилось поворачиваться к ней лицом или подходить к ней совсем близко. Почему-то ей казалось, что так правильнее. Спугнуть малышку было слишком просто, и она не хотела действовать необдуманно. С другой стороны, существовал риск, что София просто подумает, что ее присутствие не вызывает интереса, и уйдет. Такого допускать тоже было нельзя.

Девочка разрешила все сомнения сама – когда Эмма расправила влажные полотенца на краю стола и сняла фартук, София заговорила первой.

– Моя Стекляшка умерла, – шепотом сказала она, глядя исключительно вниз и не поднимая глаз.

Эмма подошла к ней и опустилась на колени, чтобы посмотреть ей в лицо.

– Ты не виновата, – сказала она.

– Я виновата, – покачала головой София, и ее носик заметно покраснел. – Она была голодная, и ей было плохо в коробке. Я плохая, я убила ее.

– Нет, что ты, – впервые прикасаясь к ней и накрывая маленькие ладошки своими руками, прошептала Эмма. – Не надо так думать, София. Ты не плохая. Может быть, она умерла от старости?

– Нет, Инесс сказала, что лягушке нельзя без воды.

– Но ведь у нее была вода? Ты же поставила ей тарелочку?

София подняла голову и с надеждой посмотрела на Эмму, не пытаясь при этом убрать свои руки из-под чужих ладоней.

– А ей бы хватило? – спросила она одними губами.

– Отчего же нет? Если тарелка была глубокая, то лягушка могла в ней посидеть, когда ей очень хотелось поплескаться в воде.

– Тарелка была большая, я даже не смогла ее положить в коробку сама. Филипп затолкал ее в коробку.

Эмма даже улыбнулась от таких милых подробностей. Небрежный с виду и любящий внутри, Филипп, как оказалось, был хорошим братом.

– Ну, вот видишь, – улыбнулась она. – Все хорошо. А без еды она могла прожить немножко дольше.

На самом деле Эмма не знала, сколько могут прожить лягушки, которым нечего есть, но сейчас нужно было утешить Софию.

– А вы не обижаетесь на меня? – все еще глядя на нее с доверием, которое просто нельзя было обмануть, спросила девочка.

– Нет, не обижаюсь.

Как странно – она помнит, что повела себя довольно грубо в прошлую субботу.

– И вы не приходили не потому, что я плохая?

Ей вдруг захотелось поцеловать эти еще по-младенчески пухлые щечки, но она заставила себя удержаться.

– Я просто работаю в другом городе, очень далеко отсюда. Приезжаю только на выходные.

– А сегодня выходной? – со свойственной детям простотой поинтересовалась София.

– Нет, сегодня нам просто повезло.

Пальчики под ее ладонями зашевелились, и скоро София сама взяла ее за руку.

– Она точно умерла не из-за меня? – видимо, желая удостовериться в том, что она не виновата, переспросила малышка.

– Точно. Ты никого не убивала. Ты хорошая девочка, София, и никогда не слушай тех, кто скажет, будто ты плохая.

Глядя в эти красивые голубые глаза, Эмма поняла или даже почувствовала, в чем заключалась причина таких странных поступков. София была до боли одинокой, она хотела, чтобы у нее был друг, и поэтому она поймала лягушку, а потом поселила ее у себя под кроватью. Одиночество, которого не должен знать ни один малыш, поедало душу этой девочки, и жгучее желание помочь Софии почти затопило Эмму с головой.

Поэтому, когда София спросила:

– А когда будут еще выходные?

Эмма ответила:

– К счастью, очень скоро. Я вернусь домой, и мы с тобой еще увидимся.

Поездка в провинцию отняла у Мартина последние силы. Он лежал в своей квартире, глядел в потолок и думал о том, что сегодня вечером, в день его приезда, ему просто не с кем выйти в город. Все друзья были заняты со своими возлюбленными, в то время как он остался в полном одиночестве. Мысли сами собой возвращались к Эмме, с которой он так непонятно распрощался в прошлый раз. Ему казалось, что все ее слова не были серьезными. Скорее всего, она не рассуждала как взрослый человек, а лишь шла на поводу у своих эмоций, когда так старательно обижала его во время их последней прогулки. Однако в ее облике было нечто необъяснимое, но тревожное и болезненное, и это не позволяло Мартину подняться и пойти в ее общежитие прямо сейчас. Он полагал, что должен дать ей еще немного времени, хотя после их неудачной встречи прошел почти месяц.