Сен-При подскочил и принялся озираться. В первую минуту он, признаемся, немало ужаснулся и даже был почти убежден, что сделался жертвой злого колдовства. Почудилось, будто злая колдунья обернулась (или, как в русском народе говорят, скинулась) восхитительной красавицей, а наутро чары рассеялись, и Сен-При обнаружил, что держит в своих объятиях ужасную старуху или вовсе какое-нибудь чудище безобразное.

Впрочем, никого Сен-При в своих объятиях, как он немедленно убедился, не держал. И вообще, от таинственной атмосферы, в которой он вот, кажется, только что пребывал, ничего не осталось.

Где темнота, где мягкое ложе, где аромат роз?!

Вполне одетый, в рейтузах, сапогах, доломане и даже в ментике, как и положено, на одном плече Сен-При утопал в соломе, наваленной в большую телегу, стоявшую на обочине дороги. В телегу была запряжена соловая лошадка, которая сейчас дремала, сонно свесив голову. Однако, хоть она и дремала, но совсем не храпела. Храп издавал какой-то бородатый мужик, лежавший на краю телеги, закинув голову и разинув рот. Одет он был, как обычный крестьянин, однако борода у него оказалась совершенно необыкновенная – неприятно белесая, в то время как сам мужик был темноволосый. Поскольку шапка с его головы съехала, установить это было несложно. А борода… Борода оказалась мочальной! И соответствующим образом пахла!

Сен-При вмиг вспомнил тот странный запах, который сопровождал его похищение.

Ну конечно! Странно, что он сразу не догадался. Все дело в том, что у мужиков были привязаны мочальные бороды! Они очень старались замаскироваться.

Почему?! Что Сен-При до каких-то крестьян? Или их божественная хозяйка опасается, что он мог бы их узнать при встрече? Да глупости какие, для него простонародье всё на одно лицо! А может быть, она нарочно велела своим вассалам рядиться понелепей, чтобы резче был контраст между похищением – и тем, ради чего Сен-При был похищен? Если так, она – большая любительница театральных эффектов, ибо контраст оказался просто смертельным, а нужный эффект был достигнут: Сен-При совершенно лишился рассудка и был теперь не на шутку влюблен!

Но что за невероятная особа! Почему ей понадобился именно Сен-При? Как и когда он умудрился привлечь ее внимание? И неужели он сподобился этого счастья всего лишь на одну божественную ночь, вернее, день? Напали на него ранним утром, а сейчас день идет к закату. В полку его, небось, уже хватились…

Но мысль о возможном неудовольствии полкового начальства мало обеспокоила Сен-При. Он думал о другом.

Почему, похитив и соблазнив, неизвестная красавица отринула его так быстро? Любовник ей не угодил?.. Сен-При не был самонадеянным ловеласом, однако и неуверенным в себе новичком тоже. Эммануил понимал: если он сходил с ума от наслаждения, то не был одинок в этом безумии. Сладострастные стоны и откровенные содрогания тела, которым он снова и снова обладал, не оставляли сомнений: незнакомка тоже испытывала плотские восторги в объятиях Сен-При!

Но почему, почему, почему, зачем тогда эта телега, этот вульгарный ряженый, эта грязная обочина проселочной дороги?..

Призывное ржание донеслось вдруг до Сен-При. Он неловко, проваливаясь в солому, привстал и огляделся.

Да ведь это Альбом! Нетерпеливо топчется на обочине, тянется к хозяину, однако мешают поводья, перекинутые через сук ближайшего дерева.

Сен-При выбрался из телеги и кинулся к коню. Потрепав его по шее, сдернул поводья с сука, взлетел в седло и уже готов был ускакать, но спохватился, что лишает себя единственной возможности узнать, где был, а главное, кто та красавица, с которой он провел ночь.

Он повернул коня к телеге, но… тотчас понял, что опоздал. Караульщик Сен-При, разбуженный его возней в сене, смекнул, что гусар сейчас приступит к роли дознавателя, а потому проворно выскочил из телеги и дал деру в лес – только треск пошел!

– Вот уж доберусь я до тебя, каналья! – прокричал Сен-При со всей возможной грозностью, прекрасно понимая при этом, что машет кулаками после драки.

Ничего не оставалось делать, как смириться и пустить коня вперед.

Но спустя некоторое время Сен-При спохватился, что ветер ерошит его волосы, и ахнул: его фуражка пропала!

Может быть, осталась в телеге?..

Он повернул назад и проехал довольно долго, однако телеги на прежнем месте не нашел. Отыскал место, где она стояла: на обочине валялись клочья соломы, но сама телега исчезла волшебным образом. Видимо, возница поспешил ее угнать. Но куда?

Дорога чуть поодаль расходилась на три. По которой уехал мужик?

Гоняться за ним и становиться персонажем уже не любовной авантюры, а какого-то фарса, Сен-При совершенно не желал. Оставалось лишь досадливо помянуть вездесущего дьявола!

Конечно, теперь придется похлопотать, чтобы поскорей изготовили новую фуражку. Их шили из отслуживших свой двухлетний срок ментиков. Тулью делали по цвету доломана, околыш – по цвету воротника на нем. Разумеется, и мундиры, и фуражки в каждом гусарском полку были разного цвета. Лейб-гвардейцы носили красные.

Первым делом придется кинуться в полковую швальню, к шляпных дел мастеру. Уговорить сделать фуражку побыстрей. Заплатить ему… вообще деньги за форму вычитали из жалованья и нижних чинов, и господ офицеров, но тут придется выложить монету чистоганом.

Ну что ж, деньги у Сен-При водились. И если приплатить, есть надежда, что уже завтра, самое позднее – послезавтра у него будет новая фуражка. Главное – не попадаться на глаза начальству, пока не восполнится потеря. Но было бы гораздо хуже, если бы пропал кивер! Да, можно лишь порадоваться, что нынче утром на загадочную встречу Сен-При отправился в повседневной фуражке, а не в строевом парадном кивере.

Дело в том, что носить фуражки в строю было категорически запрещено. Даже в походе войска должны были идти в киверах, а кавалергарды и конная артиллерия – в касках.

Как страшная сказка, в полках пересказывался случай, происшедший еще при государе Александре Павловиче. Великий князь цесаревич Константин Павлович, младший брат императора, истовый ревнитель формы и армейской дисциплины, несправедливо обидел одного офицера. Да не простого, а полковника! Тот на марше ехал в строю в фуражке. Великий князь стремительно подскакал, фуражку сорвал, обозвал командира полка якобинцем и вольтерьянцем, добавив еще и куда более грубых слов. А между тем полковнику, еще при Аустерлице раненному тремя сабельными ударами в голову и штыком в бок, особым приказом по полку было разрешено во время похода находиться в строю в фуражке! Оскорбившись, он подал рапорт об отставке, а с ним – и другие офицеры, возмущенные грубостью великого князя. Это стало известно императору, и Константину Павловичу пришлось извиниться перед полковником публично.

Хоть великий князь сейчас был наместником государя в царстве Польском и едва ли мог появиться в Павловске, ревнителей формы и без него хватало. У Сен-При дрожь по спине прошла, стоило ему только представить, что будет, если вдруг нагрянет сам государь император – и увидит простоволосого гусара!