почетные гости, напоследок я скажу только, что когда в следующий раз вам придется обратить взор на небо, господа, вы будете знать, что оно не только гораздо величественнее, чем в состоянии понять человеческий разум, оно гораздо сложнее устроено. Вся Вселенная заполнена Изначальным Эфиром, представляющим всепроникающее разумное поле энергии, вечное и неисчерпаемое; оно же составляет и нашу землю, основу нашего существования. В прошлые века людям угодно было называть это Богом.

Выступление завершилось довольно благожелательными аплодисментами; мужчина на сцене низко поклонился, принимая похвалу коллег. Вышел еще один человек с кратким объявлением, которого Кит совсем не понял, однако публика вскочила, заполнив проходы и направляясь к дверям.

— За мной! — скомандовал Козимо, пробиваясь сквозь толпу против течения.

— Сэр Генри! — позвал Козимо, махнув рукой. — Сэр Генри!

— О, мистер Ливингстон! — заметил его выступавший. — Добро пожаловать, дорогой друг, — воскликнул он, сжимая руку Козимо. — Я надеялся увидеть вас в добром здравии, и рад, что не ошибся.

— Я тоже рад вас видеть, сэр Генри. Должен сказать, в последний раз мы давненько встречались.

— Ох, давно. Я уже начал опасаться, что вы забыли о нашей встрече, — сказал лектор. — Вижу, что мои опасения оказались совершенно беспочвенными.

— Да ни за что на свете! — воскликнул Козимо. Повернувшись, он довольно напыщенно представил Кита: — Сэр Генри, это мой правнук, Кристофер.

Дворянин с интересом оглядел молодого человека, вогнав его в немалое смущение. Взгляд у него был острый, как бритва. Кит ощутил, что осмотрен не только снаружи, но и изнутри.

— Рад знакомству, сэр! — воскликнул лектор, энергично встряхнув руку молодого человека. — Весьма рад.

— Взаимно, — пробормотал Кит.

— Кит, — сказал Козимо, добавив в голос торжественности, — представляю тебе моего дорогого друга и коллегу сэра Генри Фейта, лорда Каслмейна, человека выдающихся достижений во многих областях — астрономии, химии, геологии и механике, причем это лишь малая часть его интересов. Короче говоря, перед тобой эрудит и первостепенный ученый.

Лорд Каслмейн пристукнул тростью и поклонился.

— Ваша лесть, как всегда, дорогой друг, несколько преувеличена.

— Ничуть! Истина, и ничего больше, — с поклоном ответил Козимо. — Имею честь пригласить вас на ужин. Надеюсь, вы не откажетесь почтись присутствием мой скромный стол, сэр Генри?

— Ни в коем случае, дорогой друг. День выдался довольно напряженным, так что я думал об ужине. Только давайте изберем другую последовательность действий. Это я приглашаю вас на ужин и буду счастлив видеть вас за моим столом. — Козимо открыл было рот, чтобы возразить, но сэр Генри поднял руку. — Нет, сэр! Никаких возражений! Не будем же мы ссориться по пустякам.

— Что тут скажешь? — вздохнул Козимо и почтительно поклонился. — Мы с радостью принимаем ваше приглашение.

— Вот и замечательно! Надеюсь, господа, вы не страдаете отсутствием аппетита.

— Наш голод ненасытим! — вскричал Козимо так громко, что Кит вздрогнул. Но никто, казалось, не обращал на них ни малейшего внимания. — Но не могли бы мы сначала пройти мимо Пудинг-лейн? У меня осталось одно невыполненное поручение, которое мы с вами обсуждали.

— Конечно, сэр. Не будем медлить ни минуты, — сэр Генри воздел трость и ринулся через толпу. — За мной, друзья мои! Моя карета ждет.

Кит шел за двумя мужчинами, и думал, не забрел ли он на съемочную площадку. Ему в общем-то нравилась архаичная манера поведения сэра Генри. Просто он не мог себе представить, что когда-нибудь ему доведется услышать слова «Моя карета ждет», а самое главное — карета действительно ждала.

Надо сказать, она оказалась довольно крупным транспортным средством, с закрытым пассажирским отсеком и большими окнами. По случаю хорошей погоды окна были открыты, и, устроившись напротив старших, Кит с удовольствием поерзал на роскошной кожаной обивке сидения. Дверь закрылась, кучер взмахнул хлыстом, и вскоре они уже мчались по темным улицам Олд-Лондон-Тауна под ритмичный стук копыт пары крупных гнедых кобыл. Довольно приятный способ путешествия, подумал Кит, все больше ощущая себя хоть и мелкой, но все же королевской особой. Вслед за этой мыслью пришла другая: все это ненастоящее. Эта мысль неизбежно привела к третьей: ты упал и стукнулся головой о камень, очнешься в больнице через три недели с трубками в носу и проводами, идущими из головы.

А что? Объяснение куда проще, чем то, которым его потчевал Козимо. Нельзя же в самом деле признать, что все это происходит по-настоящему. Но лошади, честно говоря, хороши.

ГЛАВА 6. Как получить апостольскую ложку

Карета прогрохотала по темным улицам чужого Лондона, колеса с железными ободами подпрыгивали на булыжной мостовой, и, наконец, остановилась возле ветхого домика с соломенной крышей на тесной улочке.

— Джентльмены, прошу немного подождать, — сказал Козимо. — Это минутное дело. — Он вышел и поспешил к грубой дощатой двери, на которой висела табличка с корявой, сделанной от руки надписью: ТОМАС ФАРРИНЕР, ПЕКАРЬ.

Оглядевшись, Козимо постучал. Когда это не дало результата, он подобрал булыжник и стал колотить в дверь так, что она затряслась и заскрипела ржавыми петлями. На этот раз толк был. Из-за двери донеслось недовольное бормотание "Иду, уже иду! Кого там несет?», дверь открылась и на пороге возник заспанный человек.

— Извини, добрый человек, что беспокою в такой поздний час, — сказал Козимо. — Но мне нужен хлеб.

— Закрыто! Не видишь, что ли? Ты же меня разбудил!

— Я искренне извиняюсь и прошу прощения, — невозмутимо отвечал Козимо. — Но, раз уж ты проснулся, могу я купить хлеба? Подойдет любой старый хлеб.

— Э-э, ладно. Подожди немного, — проворчал пекарь Томас. Он прошаркал обратно в дом и вскоре появился с круглым хлебом. — Вот. С тебя полпенни.

— Добавлю за беспокойство, — Козимо порылся в кармане и протянул мужчине пару монет по одному пенни. — Можешь не благодарить.

— Тьфу! — сплюнул пекарь и захлопнул дверь.

Козимо вернулся к карете с хлебом под мышкой.

— Этот годится, — пробормотал он себе под нос, влез в карету и крикнул: — Поехали!

Когда карета тронулась, Кит задумался над смыслом сцены, свидетелем которой он только что оказался. Ничего не придумав, он спросил:

— Что это было? Зачем вам понадобился черствый хлеб? Хотите съесть?

— О, это? — Прадед взглянул на свое приобретение.