Молчун, каких поискать. За целый день, бывало, слова не вымолвит. А спрашивать станешь, отделывается лаконичными «да» и «нет». Когда я при встрече со старшим братом Николаем упомянул об этом, тот лишь вздохнул:

– С детства такой. С работы уже взрослый приедет на обед, руки вымоет, сядет за стол и ждет, когда накормят. Мать иной раз специально сделает вид, будто не понимает, чего он ждет. Так он, отсидев обеденное время, встанет и так же молча уедет голодным.

Очень интересный парень – Миша. Коренастый, крепкий сложением и почти лысый. Это сейчас модно ходить с голым черепом и даже сниматься в кино. Тогда лысый молодой считался вроде больного. Может, потому гулять не ходил. Друзей не имел. Водку, которой под кроватью заполнил все пространство, не пил. Стал читать. Я специально для него взял «Три мушкетера». Книга понравилась.

– Ёлы-палы, интересно-то как, – отзывался на мои расспросы.

За зиму прочел почти полкниги. Зато каждый абзац мог пересказать почти дословно. Говорил, что никогда не читал столько и сразу.

Женился неожиданно и для нас, и для родни. Вдруг сразу, без лишних разговоров, засобирался.

– Куда ты, Миша?

–Так, елы-палы, женился.

– Как это?

– Да фиг его знает, елы-палы, расписались уже.

Уж где и как познакомился и тем более сошелся с будущей женой, никому никогда не рассказывал. Я потом бывал у них в Брагино. Она моложе его лет на пятнадцать, очень стройная, миловидная, рядом с ним вообще красавица. Но с маленькой дочкой. Для Миши это не препятствие. И правильно. Она быстро родила ему сына. Так и жили в любви и согласии при полном его молчании. А что? Молчание – золото!

Из прекрасного пола рода Осиповых ближе всех была Шура, Александра Николаевна, моложе Валерки на год или чуть больше. Но, конечно, не сразу стала такой. Долгое время была просто долговязой и какой-то болезненной. Все время то кашель, то сопли, то живот. Такой закончила школу, такой же училась в Великосельском сельскохозяйственном техникуме по специальности «птицеводство».

И вдруг в одночасье предстала красоткой на диво всем. Не в мать и уж тем более не в отца рослая, она единственная в семье по-настоящему красива. На сохранившихся фотографиях отдалённо напоминает известную киноактрису Марию Шукшину.

Уж не припомню, там или по окончании техникума, приобрела своего красавца-мужа, вместе с которым уехала по распределению на Алтай. Оказались в совхозе, основную массу жителей и работников которого составляли наши русские немцы. Они и в России, в самой глубинке её, оставались немцами. Отсюда порядок, достаток, чистота. Слава – парень трудолюбивый, веселый и компанейский. Но среди массы добропорядочных фрицев умудрился-таки найти себе подобных весельчаков и стал пить-попивать, детей наживать… Двоих нажили, и оба парни.

Чтобы спасти Славку от пьянства, вернулась Шура в Малитино. Оттуда скоро перебрались в Семибратово, где оба устроились на завод. Беда, как всегда, пришла неожиданно и там, где её совсем не ждали. Заболел старший сын, положили в больницу, его вылечили, но одновременно заразили золотистым стафилококком. В конечном итоге парень обезножел и на улицу уже не выходил, ограничиваясь ползками по дому. А голова-то золотая. Учился только на пятерки, хотя и не мог посещать школу, учителя приходили домой. И все в один голос говорили, что парню надо учиться дальше. А как, если даже на коляску инвалидную денег нет? Может, оттого и Славка старался реже бывать дома, возвращаясь поздно, не совсем трезвым. Однажды летом, рыбача в местной речке, утонул.

Сердце у Шуры разрывалось от горя. Она на глазах постарела.

А меня до сих пор гложет чувство большой вины перед ней. Шура бывала у нас, пусть не часто, зато с ночевками. Особенно зачастила она во время учебы в техникуме. Как-то раз мать предложила мне прогуляться с ней, чтобы «как следует» показать город. Мы отправились. Шли не под руку и не за руку, а на небольшом расстоянии. Причина глупая до невозможности. Я уже учился в институте, чем немного задавался. В тот раз отправился в джинсах, ярких нейлоновых носках и немецкой рубашке навыпуск, расписанной под газету. Пижон, и только. Шура приехала в стоптанных старых туфлях, тусклой безразмерной юбке и какой-то кофте, смахивавшей на плюшевую тужурку – изделие самодеятельной сельской портнихи. В ту пору портнихой являлась не та, у которой вкус к шитью, а та, у которой своя швейная машинка в наличии. Кроили на старых газетах из такого же довоенного старья. И главное было не в фасоне или красоте, а в прочности, «чтоб износа не было»… И если нитки оказывались слабыми, ставили двойной шов, и неважно, что те швы тянуло. Вещь получалась прочная и неприглядная. Шура для поездки в город принарядилась, надо полагать, в лучшее из имевшегося, но лучшее для деревни.

Я откровенно стеснялся её наряда, и мы шли по городу, разговаривая, но не соприкасаясь. Так продолжалось, пока не вышли на набережную. Там на одной из скамеечек отдыхал в обеденный перерыв бывший мой сосед Григорий Залманович Певчин с коллегой-сослуживцем по Дому офицеров. Я радостно подошел к ним. Шура осталась у решетки.

– С кем это ты разгуливаешь? – спросил Григорий.

– Да так, родня деревенская, не обращай внимания…

Глаза Григория покрыла хорошо знакомая желтизна злости. Его неискоренимая жажда справедливости взыграла:

– А сам ты кто? Городской! В каком поколении? Да мы все из деревни родом. Уходи, видеть тебя не хочу…

Я отступил к решетке, покрасневший до кончиков волос. Шура, видимо, слышала громкую отповедь Григория.

– Хватит, пошли домой, – решительно прервала она наш променад.

Сейчас понимаю, как ей неудобно было и за себя, и за меня. Я же тогда и стыдился, и обижался. Так до самого дома и промолчали. Больше она к нам не приезжала, так велика оказалась нанесенная мной по дурости обида. Теперь и рад бы покаяться, да не перед кем.

Третья двоюродная сестра Евгения в деревне также не задержалась и, едва достигнув паспортного возраста, упорхнула туда же в Семибратово, правда, в район Газоочистки. Женя отличалась склонностью к загулам и многодетностью при полном отсутствии хотя бы временных мужей. Как многосемейной, ей предоставили в новом кирпичном доме огромную четырехкомнатную квартиру. Денег всегда не хватало, особенно на квартплату. Все Осиповы, как могли, помогали. Но не уберегли квартиру. Даже в те социально защищенные советские времена ей было предложено освободить шикарную квартиру, так и не обустроенную за много лет проживания, и переехать в менее комфортную двухкомнатную хрущовку.

Последними в ряду были Володя и Коля. Вовка с детства крайне медлительный