— Господи, вы уверены?

— Разумеется. Я узнал из газет и был на его похоронах. Видел, как гроб опускали в могилу, как земля приняла это чудовище. В тот черный день я утратил надежду оправдать брата. Судья ускользнул от меня навсегда.

Наступила долгая тишина. Данглар не знал, что делать. Он был совершенно ошеломлен и механическим жестом выравнивал стопку папок.

— Давайте, Данглар, выскажите свое предположение. Смелее.

— Шильтигем, — прошептал Данглар.

— Вот именно, Шильтигем. Судья восстал из ада, и у меня снова есть шанс. Понимаете? Мне повезло. И на сей раз я удачу не упущу.

— Если я правильно понял, — осторожно начал Данглар, — у него не было ни ученика, ни сына, ни имитатора?

— Никого. Ни жены, ни детей. Судья — одинокий хищник. Шильтигем — это его рук дело, подражатель тут ни при чем.

Тревога лишила капитана дара речи. Он колебался, но в конце концов решил взять мягкостью.

— Последнее убийство вас подкосило. Это всего лишь ужасное совпадение.

— Нет, Данглар, нет.

— Комиссар, — спокойно произнес Данглар, — судья умер шестнадцать лет назад. Превратился в прах и тлен.

— Да мне до этого и дела нет! Значение имеет только девушка из Шильтигема.

— Черт возьми, — вскинулся Данглар, — да о чем вы? Полагаете, что судья восстал из мертвых?

— Я верю фактам. Это он, удача ко мне вернулась. Кстати, мне были знамения.

— Какие «знамения»?

— Знаки, сигналы тревоги. Официантка в баре, плакат, кнопки.

Данглар вскочил, придя в ужас.

— Черт возьми, какие «знаки»? Вы стали мистиком? За чем вы гонитесь, комиссар? За призраком? За привидением? За живым мертвецом? И где он живет? В вашем мозгу?

— Я гонюсь за Трезубцем. Который совсем недавно жил недалеко от Шильтигема.

— Он умер! Он мертв! — закричал Данглар.

Под встревоженным взглядом капитана Адамберг начал осторожно, по одной, складывать папки в портфельчик.

— Разве смерть может погубить дьявола, Данглар?

Он схватил свою куртку, махнул на прощанье здоровой рукой и ушел.

Данглар был убит. Он упал на стул и глотнул пива. Адамберг пропал, его поглотило безумие. Кнопки, официантка в баре, плакат и живой мертвец. Дело зашло гораздо дальше, чем он думал. Комиссар пропал, погиб, унесен злым ветром.

Он спал всего несколько часов и опоздал на работу. На столе лежала записка от Адамберга: он уехал в Страсбург утренним поездом. Вернется завтра. Данглар подумал о майоре Трабельмане и понадеялся на его терпение.

Стоявший на дальнем конце платформы Страсбургского вокзала майор Трабельман был грубым крепышом с военной стрижкой. Лицо майора показалось Адамбергу жестким и веселым. Вряд ли такой человек согласится открыть дело по столь сомнительным документам. Трабельман пожал ему руку и безо всякой на то причины издал короткий смешок. Говорил он четко и громко.

— Боевая рана? — спросил он, кивнув на руку Адамберга.

— Задержание вышло суматошное, — подтвердил Адамберг.

— Сколько у вас их всего?

— Арестов?

— Шрамов.

— Четыре.

— А у меня семь. Не родился еще полицейский, который побьет меня по этому показателю. — Трабельман снова рассмеялся. — Детские воспоминания, комиссар?

Адамберг улыбнулся и кивнул на сумку:

— Все здесь. Вот только я не уверен, что они вам понравятся.

— Выслушать вас я все-таки могу, — ответил майор, открывая дверцу машины. — Я всегда любил сказки.

— Даже страшные?

— А разве бывают другие? — спросил Трабельман, трогаясь с места. — Волк в «Красной Шапочке», убийство детей в «Белоснежке», великан в «Мальчике-с-пальчик».

Он остановился на красный свет и снова хмыкнул.

— Убийства, повсюду убийства, — бросил он. — А Синяя Борода — отчаянный серийный убийца. Больше всего в этой сказочке мне всегда нравилось чертово несмываемое пятно крови на ключе. Его отмывали и счищали, а оно проступало как доказательство вины. Я часто о нем вспоминаю, когда упускаю преступника. Тогда я говорю себе: давай, малыш, беги, пятно вернется, и я тебя найду. У вас не так?

— История, которую я привез, чем-то похожа на сказку о Синей Бороде. В ней есть три пятна крови, их стирают, а они все время возвращаются. Но только для того, кто хочет их увидеть, как в сказках.

— Я должен проехать через Райхштет, забрать одного из моих бригадиров, так что нам придется покататься. Может, начнете рассказывать? Жил-был человек…

— Он жил один, в своих владениях, с двумя собаками, — сказал Адамберг.

— Хорошее начало, комиссар, мне нравится, — в четвертый раз хохотнул Трабельман.

Припарковавшись на маленькой стоянке Райхштета, майор заговорил серьезно:

— В вашей истории много убедительного, не стану спорить. Но если молодую Винд убил ваш человек — я говорю «если», — получается, что он уже полвека гуляет по свету со своим трезубцем-трансформером. Отдаете себе в этом отчет? Сколько ему было лет, когда он начал, ваш судья — Синяя Борода? В младших классах?

Слова другие, но смысл возражений тот же.

— Да нет.

— Итак, комиссар, в каком году он родился?

— Не знаю, — решил уклониться Адамберг, — и мне ничего не известно о его семье.

— Получается, он далеко не мальчик, правда? Между семьюдесятью и восемьюдесятью, так?

— Да.

— Мне не стоит напоминать вам, какая нужна сила, чтобы нейтрализовать взрослого человека и убить его тремя ударами шила?

— Вилы увеличивают силу удара.

— Но потом убийца оттащил свою жертву и ее велосипед в поле, за десяток метров от дороги, причем ему пришлось миновать дренажную яму и взобраться на насыпь. Представляете, как тяжело тащить неподвижное тело? Элизабет Винд весила шестьдесят два килограмма.

— Когда я видел его в последний раз, он был немолод, но от него исходила сила. Это правда, Трабельман. Рост — метр восемьдесят пять, ощущение мощи и энергии.

— Вот именно — «ощущение», комиссар, — сказал Трабельман, открывая заднюю дверцу и коротко, по-военному, здороваясь с бригадиром. — И когда же это случилось?

— Мне было двадцать.

— Мне смешно это слышать, Адамберг, просто смешно. Я могу так к вам обращаться?

— Прошу вас.

— Мы поедем прямо в Шильтигем, минуя Страсбург. Тем хуже для собора. Полагаю, вы не сильно расстроитесь?