Там Скотта Крейна уложили на ту кровать, где не было самодельной уиджи, Мавранос распрямил руки и ноги убитого и распутал седоватую бороду, сбившуюся вокруг отпиленного обрубка гарпуна, вертикально торчавшего из горла. В комнате было все еще сыро, после того как Пламтри и Кокрен принимали душ с утра, и пахло прогоркшей салями и несвежей одеждой.

– Прямо как Чарлтон Хестон в «Сиде», – с напускной бравадой воскликнул Кути. – Умер, но все еще ведет войско.

– Он совершенно холодный, – пропыхтел Кокрен, отступая назад и растирая напряженные почти до судорог руки. Сердце его колотилось так, словно напрягаться пришлось не две-три минуты, а куда дольше, и его бил озноб из-за иррационального ужаса, что снова пришлось прикоснуться к мертвому телу.

– Как вам только… в головы пришло, что он… – Его голос сорвался, он повернулся к телевизору и с трудом перевел дух.

– Эту комнату неплохо бы проветрить, – сказала Анжелика, ловко отвлекая всех от кратковременной утраты контроля над ходом событий. – Кути, посмотри, нельзя ли открыть окна, а я пока спущусь к машине за колдовскими принадлежностями.

– Я к этому свинарнику не имею отношения, – сказала Пламтри. – Меня тут вообще не было.

– Колдовские принадлежности… – произнес Кокрен, самым равнодушным тоном, на какой был способен, и бросил обиженный взгляд на Пламтри, отчетливо ощутив магнитофонную кассету в кармане рубашки и французский молитвенник в ящике тумбочки.

Мавранос сунул руки в карманы куртки и в упор посмотрел на Кокрена.

– Вынужден попросить тебя отдать мне твою пушку, – сказал он. – Мне почти стыдно говорить об этом, раз уж мы все сейчас на одной стороне и моя толпа вторглась в ваше жилище на эту ночь, но ведь мисс Пламтри сама сказала, что три дня назад ею завладел ее отец и она только сегодня утром сумела вернуться в себя, а ты, как выяснилось… предан ей. Я не могу положиться…

– Конечно, – сказал Кокрен, стараясь говорить ровно, чтобы сдержать рефлекторный гнев. Он медленно сунул руку за спину и отстегнул кобуру от ремня. А потом бросил пистолет в замшевом чехле на тумбочку у двери в ванную.

Мавранос подался вперед и взял оружие левой рукой, не вынимая правую из кармана куртки.

– Спасибо, – буркнул он. – Если влипнем в неприятности, я верну его тебе.

Кокрен лишь кивнул. «Я отлично его понимаю, – говорил он себе, – и на его месте сделал бы то же самое».

Тяжело топая по ступенькам, в комнату поднялась Анжелика с зеленым рюкзаком, и Кокрену пришлось убрать табличку «НАДА» и бумаги со своей кровати, потому что Анжелика сразу принялась выгружать на нее содержимое рюкзака.

Она вынула оттуда несколько связанных резинкой гибких веточек, от которых слабо пахло эвкалиптом.

– Мирт, – пояснила она. – Читала, что это священное дерево Диониса. И бутылка вина, чтобы мы все выпили в его честь.

Кокрен дрожащими руками взял бутылку, которую она достала из рюкзака. Это было каберне совиньон 1975 года, производства Кенвудской винодельни; на этикетке, повыше надписи, красовалось стилизованное изображение скелета, прислонившегося к травянистому склону.

У Кокрена в ушах зазвенело от воя, зазвучавшего в голове так резко, что он испугался: он держит это вино наяву! На мгновение он забыл и о мертвом короле, и о конфискованном оружии.

– Его… его никогда не было в продаже, – сказал он, заставив себя говорить медленно и внятно. – В смысле: с такой картинкой на этикетке. Но я слышал о ней. Сначала Девид Гойнс поместил на нее обнаженную женщину на склоне холма, но БАТФ[8] не пропустило ее, решив, что картинка нескромная; тогда он изобразил ту же женщину в виде скелета, но ее тоже завернули из-за плодного алкогольного синдрома или чего-то такого. В конце концов Гойнс ограничился одним склоном, и это, наконец, прошло, и Кенвуд напечатал этикетку. – Он взглянул на Анжелику, встретился с ее сосредоточенным взглядом и немного успокоился. – Но эту этикетку никогда не печатали, и вина с нею в продаже не было. Где вы умудрились раздобыть эту бутылку? И почему взяли именно ее? Это же двадцатилетнее каберне! Можно было найти куда дешевле.

Анжелика открыла рот, потом закрыла и сказала после паузы:

– Не помню, сколько оно стоило. Но тогда нам дали с двадцатки сдачу, на которую мы купили льда и зеленой фасоли в банках. В той лавчонке под названием «Винный рай» в Соме (Арки, ты ведь возил нас туда и ждал в машине, помнишь?) это было единственное приличное с виду вино; кроме него там была только косорыловка под названием «Мокрая псина», или что-то в этом духе.

Мавранос все это время не сводил глаз с Пламтри и Кокрена, но тут медленно повернулся к Анжелике.

– «Кусачий пес»? – спросил он.

Кокрен тяжело опустился на кровать, прямо на миртовые веточки Анжелики, и вспомнил фигуру Мондара, которая явилась ему на прошлой неделе в видении в «Солвилле».

– Так оно читается в отражении, – неуверенно сказал он. – Вы, наверно, побывали в Зазеркалье. На самом деле, оно совсем не похоже. Что-то с пагодой и кредитом-дебетом…

– Слезь со святых дров, – потребовала Пламтри.

– Незачем, – возразил Мавранос. – Сиди, где сидишь. Очень может быть, что Дионису они как раз больше нравятся помятыми, вроде как кошкам – мятая кошачья мята. Мисс Пламтри, сядьте рядом с ним. Анжелика, твоя máquina при тебе?

Анжелика хлопнула себя по поле не заправленной в джинсы блузки и вздохнула:

– Да, Арки.

– Стой здесь, не своди с них глаз и держи пушку в руке. Мы с Питом спустимся к машине, чтобы забрать кое-что из научной аппаратуры и высокотехнологичных оборонительных средств.

Кути принюхался к воздуху и закрыл дверь за Арки и своим приемным отцом. Он ощущал присутствие по меньшей мере пары обломков сущностей, бестолково мотавшихся по комнате.

– Тело короля притягивает призраков, – сообщил он своей приемной матери. – Парочка просочилась сюда, когда Арки только что открыл дверь. – Он снова принюхался. – Всего-навсего шальные осколки, вероятно, оболочки даже остались в живых после того, как кто-то их сбросил.

Кути было известно, что некоторые люди, в частности, подверженные сильной нервозности, сущности которых вращаются по широким и неустойчивым орбитам, в моменты сильных, до стресса, эмоциональных всплесков частенько отбрасывают свои призрачные оболочки. Кути чувствовал устойчивый однотонный резонанс такой частицы; его руки дрожали, и он не мог глубоко вздохнуть.

Он поймал себя на том, что пялится на свободную блузку и обтягивающие джинсы Дженис Пламтри, фыркнул и тряхнул головой, чтобы отогнать наведенное половое возбуждение. «Нетрудно догадаться, – подумал он, – что испытывал неведомый источник, когда сбросил эту психическую змеиную шкуру! А сам, несомненно, утратил весь свой настрой и остался после в полной растерянности».