– Я… я устроил ему выходной, – сообщил, отдуваясь, Арментроут. – И это не ваше…

– Ричи! – прозвучал из горла Лонг-Джона Бича голос матери Арментроута, как только старик в последний раз хлюпнул остатками спиртного. – Ты хоть слышишь меня сквозь воду? У меня выросла борода! Неужели мне давали гормоны?… Дорогой, вытащи пробку, чтобы я могла дышать! И где бы взять еще немного этого бухла?

Мьюр настороженно принюхался.

– Вы еще и виски ему даете? Доктор, я…

– Это не виски, – пробормотал Арментроут, – это бренди, только она разницы не знает.

Мьюр еще сильнее нахмурился и тряхнул головой.

– Она? Что с вами произошло? Неужели вы привезли сюда еще и Пламтри с Кокреном? Я знаю, что Кокрен где-то в этих местах, он звонил на винодельню.

– Подожди немного, я налью тебе еще! – выкрикнул Арментроут, перебив молодого коллегу. – Только… побудь на месте!

Но Лонг-Джон Бич посмотрел на него и сплюнул.

– Никогда спиртным не увлекался, – сказал он. – Я всего лишь ел дымки.

Арментроут глубоко вздохнул и, скрестив ноги, опустился на траву рядом с бархатными шкатулками. Хотя бы мать его исчезла, пусть и временно. Но Мьюр определенно настроен доложить обо всем этом, расследовать перевод Бича и, в общем, загубить карьеру Арментроута.

– Подойдите сюда, Филип, – сипло проговорил он, приподняв крышку шкатулки, в которой лежал «Дерринджер». – Думаю, то, что я вам покажу, многое объяснит.

– Объяснять вам придется, но не мне. Зачем вам понадобилось назначать Пламтри ЭСТ? Что за чертовщина приключилась во время вечеринки с мороженым, которую устроили для больных в минувшую среду? Мистер Региши проглотил язык!

Арментроут снова устало поднялся на ноги, левой рукой держа открытую шкатулку под донышко, а правой стискивая рукоять спрятанного в ней «Дерринджера».

– Филип, только посмотрите на это, и вы все поймете.

Мьюр с негодующим выражением на лице шагнул на траву.

– Даже представить себе не могу, что это может быть.

– Полагаю, все зависит от того, как это истолковать.

Сплошной ряд кипарисов и склон холма приглушили сухой короткий грохот патрона 410-го калибра.

– Кокрен говорил мне, что добирается до Чайна-тауна сначала пешком, а потом трамваем, – сказал Архимедес Мавранос. – Может быть, он сегодня в трамвай не влез и ему пришлось всю дорогу идти пешком?

По красной пластиковой крышке стола пробегали тени от лопастей неспешно вращавшегося потолочного вентилятора.

– Он вполне мог продать нас, – предположил Кути, – и с минуты на минуту сюда ворвутся плохие парни. – Он попросил соломинку к коке и сейчас оглянулся на бармена; тот сидел, уставившись в висевший над стойкой телевизор, так что Кути сунул свою соломинку в бокал шардоне, стоявший перед Анжеликой, и отпил оттуда. – Это обряд, – объяснил он хмуро взглянувшей на него приемной матери. – Король обязан сделать глоток в полдень, особенно если поблизости могут оказаться плохие парни.

– Я совершенно не хочу, чтобы в моем вине появилась кока, – отозвалась Анжелика.

– Если плохие парни пожелают вскрыться в такой безлимитной игре, – сказал Мавранос, вложив в тон намного больше уверенности, чем испытывал, похлопал себя по борту куртки и выразительно взглянул на сумку Анжелики, – то ставки могут совершенно неожиданно для них повыситься.

Пит Салливан сидел рядом с Анжеликой за столом, возле лестницы, ведущей к уборным, и правой рукой рассеянно играл с сигаретой – то перекидывал ее через тыльную сторону ладони, то прятал; начал игру он с незажженной сигаретой, только что вытряхнутой из пачки, но когда он подбросил ее в воздух мизинцем и поймал губами, она сама собой задымилась в полете.

– Ого! – воскликнул Мавранос.

– Ну да, ого! – раздраженно отозвался Пит, выдохнув струйку дыма. – Волшебные фокусы. Но если я попытаюсь взяться за оружие, от этих рук не будет никакого толку. Я даже ножницы выроню, если подумаю, что ими можно пырнуть кого-нибудь. – Он пошевелил пальцами. – Гудини позаботился о том, чтобы его маска не могла причинить никому вреда.

Кути печально улыбнулся.

– Он даже не может играть в видеоигры, – сказал он Мавраносу. – Руки считают, что он действительно пытается сбить вражеский самолет.

Мавранос открыл было рот, чтобы что-то ответить, но перевел взгляд на дверь бара и сказал:

– Выше головы!

С улицы в помещение ввалился Сид Кокрен, и Мавранос почувствовал, что его губы растянулись в улыбке, когда увидел позади него белокурые волосы Пламтри.

Он отодвинул стул и поднялся.

– Я уже опасался, что мы больше не увидим вас, мэм, – сказал он Пламтри.

Волосы девушки были влажными, и, когда она плюхнулась на стул рядом с Кути, Мавранос подумал, что вид у нее такой, будто она переживает героиновую ломку. Ниже подбородка и в углу рта у нее были отчетливо видны царапины, и лицо казалось отекшим, словно от побоев.

– Завязывай, чувак, – хрипло сказала она. – Сегодня я соучастница убийства. Больше всего на свете я хочу не быть ею. Бог даст, скоро.

– Сегодняшнего убийства? – удивился Кути.

Пламтри закрыла глаза.

– Нет, сегодня я все еще соучастница убийства Скотта Крейна. Именно это я имела в виду. Но надеюсь уже завтра ею не быть.

– Завтра можете и не быть ею, – согласился Мавранос.

– Она настояла на том, чтобы прийти, – нервно сказал Кокрен, усевшись напротив нее, рядом с Питом Салливаном. – Мы вскрываем свои карты, но хотим увидеть и ваши. Мы видели вашу машину на стоянке на Портсмут-сквер, и видели в ней брезентовый сверток, который мог быть только вашим… вашим мертвецом. Если бы мы хотели помешать вам, то нам ничего не стоило бы прямо там всадить пулю ему в голову.

Теперь Пламтри, моргая, рассматривала золотые китайские барельефы на стенах под потолком и щурилась, глядя на расписной китайский бумажный фонарь в добрый ярд шириной, подвешенный на шнурке над стойкой бара. Под фонарем болталась старая картонка от инсектицидной клейкой полоски.

– В этом притоне только опиум курят или можно и выпить чего-нибудь? – спросила она. – И вообще, что это за хаза такая? Вход – натуральная пещера.

Мавранос даже через стол улавливал исходивший от нее запах бурбона.