Его взгляд смягчается, хотя выражение лица остается каменным. К моим щекам отчего-то приливает кровь, и я смущенно откашливаюсь. Едва заметная улыбка ангела вызывает желание познакомиться с ним поближе — словно с загадочным симпатичным парнем, о котором девушка может только мечтать.

Вот только никакой он не парень. И слишком уж загадочный. Не говоря уже о том, что девушка в данный момент не мечтает ни о чем другом, кроме еды, крова и безопасности своей семьи.

Пальцем я крепко прижимаю пластырь, чтобы не отвалился. Ангел глубоко вздыхает, и я не могу понять — от боли или удовольствия. Предусмотрительно не поднимаю взгляда, сосредоточившись на своем занятии.

— Ну так, может, спросишь, как зовут меня?

Я готова самой себе дать пинка, — чего доброго, ангелу покажется, будто я пытаюсь с ним флиртовать. Конечно же, это совершенно исключено. По крайней мере, мне удается не рассмеяться.

— Я и так знаю, как тебя зовут. — Он идеально передразнивает голос моей матери: — Пенрин Янг, открой немедленно!

— У тебя неплохо получается.

— Ты наверняка слышала старую пословицу — если знаешь чье-то истинное имя, имеешь над ним власть.

— Это правда?

— Возможно. Особенно между разными видами.

— Тогда почему ты назвал свое имя?

Он откидывается назад и пожимает плечами — а какая, мол, разница?

— И как же тебя зовут те, кто не знает твоего имени?

После короткой паузы он отвечает:

— Гнев Божий.

Я медленно убираю руку с его ступни, сдерживая дрожь. Только теперь понимаю: если бы кто-то нас увидел, он бы подумал, что я оказываю ангелу почести. Он сидит в кресле, а я на корточках у его ног, потупив взор. Быстро встаю, глубоко вздыхаю, расправляю плечи и гляжу ему прямо в глаза:

— Я не боюсь ни тебя, ни тебе подобных, ни твоего бога.

Мысленно съеживаюсь, уверенная, что сейчас последует удар молнии. Но ничего не происходит. Нет даже театрального раската грома. Впрочем, мой страх от этого не становится меньше. Я всего лишь муравей на поле битвы богов. Нет места для гордости или самомнения, и совсем немного возможностей для выживания. Но я ничего не могу с собой поделать. Кем они себя считают? Может, мы и муравьи, но это поле — наш дом, и мы имеем все права тут жить.

Выражение его лица слегка меняется, прежде чем снова стать божественно-невозмутимым. Все же мое безумное заявление как-то на него подействовало, пусть даже просто развлекло.

— Нисколько не сомневаюсь, Пенрин.

Он произносит мое имя, словно пробуя на вкус нечто новое, перекатывая его на языке и пытаясь понять, нравится или нет. Мне становится не по себе, и я бросаю оставшиеся пластыри ему на колени:

— Теперь ты знаешь, как этим пользоваться. Добро пожаловать в мой мир.

Я поворачиваюсь к ангелу спиной, подчеркивая, что не боюсь его. По крайней мере, в этом я пытаюсь себя убедить. К тому же, отвернувшись от него, я могу позволить себе дрожь в руках, пока ищу еду в рюкзаке.

— Собственно, а что вам тут нужно? — спрашиваю я. — Я имею в виду — понятно, что вы явились не для дружеской беседы, но почему хотите от нас избавиться? Что мы такого сделали, чтобы заслужить истребление?

Он пожимает плечами:

— Понятия не имею.

Я смотрю на него, раскрыв рот.

— Послушай, тут не я командую, — говорит он. — Будь я хорошим торговцем, впарил бы тебе какую-нибудь историю поубедительнее. Но на самом деле мы просто бродим в потемках. И иногда натыкаемся на нечто кошмарное.

— Вот как? Вряд ли все настолько случайно.

Не знаю, что я хочу услышать, но только не это:

— Все всегда случайно.

Больше похоже на речь закаленного солдата, чем любого ангела. Одно лишь точно: многих ответов от него не добиться.

На ужин у нас сухая лапша и пара сладких батончиков. На десерт — шоколадки, позаимствованные в офисе. Жаль, что мы не можем разжечь камин, — дым из трубы с легкостью выдал бы нас. То же и со светом. У меня в рюкзаке есть пара фонариков, но, вспомнив, что именно фонарик моей мамы привлек бандитов, мы жуем сухую лапшу и приторные батончики в темноте.

Ангел поглощает свою порцию так быстро, что я не могу отвести от него взгляд. Не знаю, когда он ел в последний раз, но наверняка у него не было ни крошки во рту в течение двух суток нашего знакомства. Я также догадываюсь, что его способности к исцелению требуют немалого количества калорий. Еды у нас немного, но я предлагаю ему половину своей доли. Если бы последние два дня он не спал, пришлось бы скормить ему куда больше.

Моя протянутая рука повисает в воздухе, и в конце концов мне становится неловко.

— Не хочешь?

— Зависит от того, зачем ты мне это даешь.

Я пожимаю плечами:

— Иногда, блуждая в потемках, мы натыкаемся на нечто хорошее.

Он несколько мгновений смотрит на меня, прежде чем взять предложенную еду.

— Только не думай, будто получишь и мою долю шоколада.

Я знаю, что шоколад следует беречь, но не удерживаюсь и съедаю больше, чем собиралась. Сладость во рту доставляет мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Однако мы не можем съесть больше половины моих запасов. Я убираю остатки на дно рюкзака, чтобы не вводить себя в искушение.

Похоже, тоска по сластям отражается у меня на лице, поскольку ангел спрашивает:

— Почему бы тебе просто его не съесть? Завтра найдем что-нибудь еще.

— Это для Пейдж.

Я решительно застегиваю молнию на рюкзаке, не обращая внимания на задумчивый взгляд

ангела.

Интересно, где сейчас мама? Я всегда подозревала, что она умнее отца, хотя у него диплом инженера. Но ее звериный ум не поможет, если верх возьмут безумные инстинкты. Некоторые худшие времена в моей жизни связаны именно с ней. Но я лишь надеюсь, что она нашла укрытие от дождя и еду на ужин.

Порывшись в рюкзаке, я достаю последнюю пластиковую чашку сухой лапши. Подойдя к двери, оставляю ее снаружи.

— Что ты делаешь?

Хочется объяснить ему про мать, но я передумываю:

— Ничего.

— Зачем оставлять еду на улице под дождем?

Откуда он знает, что это еда? Когда успел разглядеть?

— Ты хорошо видишь в темноте?

Следует короткая пауза, словно он размышляет, стоит ли отвечать правду.

— Почти так же, как и днем.

Возможно, его слова только что спасли мне жизнь. Кто знает, как бы я поступила, найдя других ангелов? Попыталась бы спрятаться в темноте и пробраться в их гнездо? Вряд ли бы я обрадовалась, узнав про их отменное ночное зрение.