Ну, плохо спал на новом месте, зато не мерз и не голодал, а впереди дело веселое. Не хлопотное. И все лучше, чем безделье в палатке.

Правда, дело оказалось в первую очередь скользким.

После сотни падений на обледеневших камнях, мокрый как мышь, уперся в каменную стену. Темный отсыревший камень давил массивом, величественно возвышаясь над головой. Вздохнул, пораженный природой. Ее внезапным вторжением в наш ход. Впрочем, пластун уже уверенно повел в сторону, доверяясь своему чутью. Продвигаясь за Николаем вдоль неровной скалы, дошли до просвета. И я, что греха таить, задышал свободнее, хотя от частых падений ребра болели и легкие не могли как следует сделать полный вдох. Пластун сразу подал сигнал и показал, что можно отдохнуть. Через несколько минут с двух сторон подошли фланги. Гриц и Сашко. Отдышавшись, они пошли вперед. Немного погодя пошли и мы. Здесь лед лежал только местами – причудливыми застывшими каплями, свисая с камней или растекаясь крохотными треснувшими панцирями в расщелинах – ступишь в такую и улетишь в каменный мешок, откуда уже никто не спасет и не вытащит. Минуя опасные места, несмотря ни на что, до второй теснины дошли быстрее.

Природа зловеще улыбалась, капризничая.

Чтобы наш спуск был еще чудесней, пошел мелкий дождь. Противный, он струился по папахе, заливал глаза так, что приходилось часто промаргиваться.

В этом месте между вертикальными стенками оставался проход саженей в двадцать. Здесь казаки повторили свой маневр.

По моим прикидкам спуск продолжался около трех часов. Когда я в очередной раз полетел пересчитывать камни своими ребрами и сотый раз проклинал свое решение идти с пластунами, в голове появилась подленькая мысль: «Может, не вставать, и пусть будет как будет».

Откуда-то ниже и правее:

– Псс.

Решив, что нет смысла и сил вставать в полный рост, на четвереньках ногами вперед двинулся на этот «псс», пока не уперся в большой камень.

– Ваня, сюда залазь, – зашептал пластун.

Наверное, из-за дождя светлее не стало. Почти на ощупь нашел Николая.

– Тут в камне трещина, залазь с другой стороны.

Нашел, с трудом залез, царапаясь лицом, чуть не потеряв меховую бурку с левой ноги.

Когда-то часть скалы отвалилась и катилась по склону, пока не треснула пополам. В этой трещине, уже поросшей мхом, мы с пластуном и устроились. Он прокричал птицей, в ответ с двух сторон, ответили «плечи».

– Все, отдыхай, можешь подремать.

Подремать? У меня в голове предложение казака не укладывалось. Сразу пришла тупая боль. Навалилась, рвя сознание, со всех сторон. Невольно тихо охнул, прикрывая глаза. Начал себя ощупывать. Открытых переломов нет. До чего мог дотянуться, было вымазано толстым слоем глины. Одежда отяжелела. Неприято, но сейчас это тревожило меньше всего. Как это я ухитрился ничего не сломать – вот чудо!

Внутренне стеная и охая, как-то незаметно уснул. Толчки по ногам медленно вытряхивали из сонной неги.

– Просыпайтесь, граф. Вас ждут великие дела.

Знакомо. Где-то я это уже слышал. С Прохором, что ли, успели подружиться? Когда только.

– Гляди-ка, кажись, пошло движение. – Николай тронул, кивком головы показывая направление. – Ты оглядись пока. Там саженей двадцать с твоей стороны, чуть ниже кустарник густой начинается со стороны скалы, мы там тропку протоптали. Можно потаенно почти к турецким позициям выйти. Посмотри по сторонам, запомни места, где укрыться от пуль можно.

– Зачем? С кем воевать собрался?

– Всегда так делай, где бы ни был.

Сдвинувшись в своей нише, осторожно высунул голову. Рассмотрел колючий кустарник, уже освободившийся от снега, Постарался запомнить расположение валунов побольше. Ветер опять сменился на злой, холодный, порывистый. Нас мало тревожил, но только что стекавшие ручейки на глазах покрывались льдом. Камни как будто высасывали тепло через толстые слои одежды.

– Ты как, Ваня? – в голосе пластуна звучала забота.

– Тело затекло, – с трудом выговорил я, кажется, еще и говорить разучился.

– Напрягай ступни на пять счетов, раз двадцать, потом ноги до колен, потом от колен до бедра, так до головы, потом снова еще раз.

Сперва было больно, словно сотни иголок впивались в тело, заболели все ушибленные места, но стало теплее, и снова почувствовал власть над своим телом.

– Точно, отару гонят.

Я высунулся еще дальше. Постепенно разглядел приближавшееся серое пятно. Неясно брехала собака. Позвякивал колокольчик.

Через час можно было рассмотреть две нитки конных, сопровождавших с двух сторон овечье стадо. Еще через полчаса – то, что конные безжалостно пускают в ход нагайки, отгоняя трясущих кулаками турецких пехотинцев. Вот овцы стали подниматься по урочищу. Конные перестроились в линию, отсекая отару от равнинной части. Вокруг отары бегали две здоровенные собаки, не позволяя овечкам отстать или выйти из только им понятного пространства.

– Нас собаки почуют, лежи не двигайся и глаза прикрой, порычат и убегут.

Конные снялись, ускакали рысью вдаль.

– Мальчишка тоже здесь, – рассмотрел мальчика верхом на ослике.

– Давно засек, – отозвался пластун.

– Щас найпервейше дило зробим, – видать, волновался невозмутимый пластун, раз перешел на родной язык.

Первым мимо камня, звеня колокольчиком, прошел черно-белый важный козел. Тряся длинной бородой, он иногда замирал, вытягивал шею и злобно блеял, вытаращив круглые глаза. За ним, обтекая камень с двух сторон, шли мохнатые, перепачканные грязью и глиной безропотные овцы. Вислоухие животные покорились дождю, смирились с непогодой и грядущей неизбежностью.

Услышав рычание, я поглубже забился в щель. И, кажется, вовремя. Здоровенная собачья голова заслонила свет, показывая мне желтоватые зубы в половину указательного пальца, и злобно зарычала.

Страх, дикий до ужаса животный страх вздыбил волосы на спине, вызывая учащенное дыхание и приступ потливости. С трудом сдерживался, чтоб не выстрелить, еще труднее было закрыть глаза и ни о чем не думать, однако этого волкодаву хватило, чтоб не засчитать меня как угрозу. Обежав камень, Миколу он просто обнюхал, даже без рычания. Может, и хвостом вильнул – проверять не хотелось.

Тявкнув напарнику, псина умчалась по своим охранным делам.

Овцы шли и шли, они тоже скользили на камнях и падали на грудь, прокатывались вниз, сбивали нижних.

– Вылазь, но в рост не вставай, следи за склоном.

Ужом вылез на волю, устроился за камнем головой к долине.

С другой стороны полилась турецкая речь. Микола разговаривал с мальчишкой. Еще мгновенье, и ослик зацокал за отарой.

– Добре, гроши у меня.

Над ущельем полетел условный клекот.

– Можно вставать? Турок не видно.

– Лежи, Ваня, пока отара первое гирло[29] не пройдет, будем лежать.

Я доверился чужому чутью на опасность и опыт в засадных стычках. Переглянулись. Пластун подмигнул. Чуть сдвинул папаху. Расправил усы. Серьезный, а у самого смешинки в глазах