Милиция оцепила проход, куда пытались прорваться азербайджанские женщины и дети, как понял Сорокин, родственники погибших. Милиция не пускала их к жертвам, и по всему рынку разносились горький плач и вместе с тем истерично-возмущенные крики. На мостовой валялись раскрошенные арбузы и дыни, раздавленные поздние персики. Если бы не многочисленные трупы, со стороны казалось бы, что произошел погром на основе расовой неприязни. Кто-то из торговцев, раскинув руки в стороны, весь пропитанный кровью, лежал на асфальте, кто-то уткнулся лицом в прилавок, кому-то пуля попала в спину, по всей видимости, при попытке к бегству.

Свидетелей было много, но ничего толком они рассказать не могли, по крайней мере, не было каких-то существенных деталей, за которые могло зацепиться следствие. Все как один утверждали, что торговля шла как обычно, пока внезапно на торговый ряд с двух сторон не ворвались люди в масках, открывшие огонь на поражение. Одеты они были в обыкновенные спортивные костюмы с рюкзаками на спинах. После совершения преступления скрылись в неизвестном направлении, и никто их больше не видел.

Сорокин изучил взглядом пустую гильзу, поднятую из-под ног.

«Ничего себе ворошиловские стрелки! — хмуро подумал он. — АК-47. Они что, совсем обнаглели? Решили сделать из Москвы арену боевых действий?»

— Может, у них были какие-то особые приметы? — настойчиво допытывался Сорокин у старенькой азербайджанки, которая находилась в шоковом состоянии. Ей повезло, потому что при первых же выстрелах она сразу упала под прилавок, и о ней просто-напросто забыли.

— Нет, я не видела. Все в одинаковых штанах и мастерках черного цвета.

— Они разговаривали между собой?

— Ничего не было слышно.

— Спасибо, — с досадой поблагодарил полковник Сорокин.

Уж второго «глухаря» ему точно не спустят. Это факт. Налицо сведение счетов. Вначале убиты армяне, теперь — азербайджанцы. И что получается, они устроили тут сведение счетов, а ему, Сорокину, теперь разгребай, рискуя при этом получить пулю в затылок, или, может, сделать, как кот Леопольд из памятного мультфильма: «Ребята, давайте жить дружно»?

На месте происшествия только и были найдены, что трупы и пустые гильзы. Больше ничего. Сорокин отправил гильзы на экспертизу, чтобы узнать как можно больше об оружии и местоположении стрелявших. Он походил по рынку и порасспрашивал людей в надежде, что кто-нибудь видел, на какой машине приезжали преступники, или запомнил хоть какие-нибудь детали, которые могут навести его, сыскаря, опытную ищейку МУРа, на верный след.

Нет, все, словно сговорившись, молчали. И в этом молчании Сорокин не видел для себя ничего хорошего. Снова все нити оборваны. Это что ему прикажете, сажать в СИЗО всех подряд по подозрению в совершении преступления? Нет, он не может этого сделать, потому что таким образом покажет свое бессилие. Его поднимут на смех, и он с успехом завалит два дела. На этом его песенка будет спета, и его с позором выгонят из МУРа, после чего ему не то что людям в глаза будет посмотреть стыдно, он даже в зеркало не взглянет. Вся надежда остается на Забродова. Ему нужен всего лишь след, а там-то он уже развернется. А найти след ему поможет Забродов, в этом Сорокин был уверен. Иначе остается только виселица с куском мыла. Никто и слушать не захочет, что он, Сорокин, не Бог и не может сделать невозможное. Начальство приказало, и он должен исполнять. Остальное их не интересует.

— Вот что, — сказал Сорокин молодому сержанту, чье выражение лица показалось ему хоть немного осмысленным. — Будьте внимательны. Погуляйте на рынке с ребятами, и если заметите что-то подозрительное, сразу звоните мне по этому номеру.

Сорокин написал на клочке бумажки свой телефон, после чего, сильно тревожась не столько за нераскрытые убийства, сколько за свое неопределенное будущее, побежал к метро. Еще не хватало, чтобы его машину оттянул эвакуатор на штрафстоянку, если ей уже не прокололи шины разгневанные автолюбители.

* * *

Забродов за время службы в ГРУ успел обрасти неимоверным количеством связей. Номеров в телефонной книге у него было под тысячу, и иногда, лежа на кровати, он листал телефонную книгу и, глядя на какое-нибудь имя, толком не мог вспомнить, кто это такой и откуда он его знает. Бывало, поможешь чем-то человеку, для тебя вроде как мелочь, а для него это имеет большое значение, вот и разговоритесь, обменяетесь телефончиками. Понятно, что по многим номерам Забродов ни разу не звонил, но в таком случае, как, например, сейчас, ему была нужна хоть какая-то зацепка.

«Сорокин, наверняка, плотно сидит на валидоле и коньяке. Когда я звонил, у него был голос как при смерти. Такая работенка, как у него, высосет из тебя все силы похлеще вампира. Шутка ли, он несколько дней подряд не ночует дома, все сидит в своем кабинете и разрабатывает версии, которые ни черта не сходятся с произошедшим. Досидит так до четырех, а потом куда уже домой ехать, пока доберешься да ляжешь вздремнуть, опять на работу собираться. Вот и прикорнет на несколько часиков в своем кабинете, — философствовал Забродов. — Случается так, что жизнь давит тебя прессом, проверяет на устойчивость и износ. Сорокин — мужик, держится. Тут второе массовое убийство на его голову свалилось, а он все сидит, думает, пробует что-то. Нужно что-то предпринимать. Кому охота подохнуть на рынке? И что это за выяснение отношений в цивилизованном обществе? Если такие убийства оставлять безнаказанными, то в обществе произойдет эскалация насилия. Потом на лестничной площадке начнут стрелять, если не понравишься».

Листая телефонную книгу с этими мыслями, Забродов наткнулся на фамилию Борынец. В скобках было помечено «парикмахер». Илларион ухмыльнулся и набрал номер. Он, как человек бывалый, давно знал, что любая ценная информация требует своего шифра. Кто его знает, украдут телефон, а там такой подарочек.

— Алло, — фамильярно приветствовал Забродова хрипловатый мужской голос.

«Как его зовут? Гриша? Леша? Вася?» — ломал голову Илларион.

— Сергей…

— Какой Сергей! Научись набирать правильный номер, козел!

— Борынец!

— Чего надо?

— Это Забродов. Помнишь такого?

— Ну, — неохотно процедил Борынец, словно тем самым делал Иллариону большое одолжение.

Ох, как не любил Илларион хамство. Неужели так трудно быть вежливым и доброжелательным человеком? Некоторые, оказывается, не понимают.

— Нужно встретиться, Борынец. У меня есть информация, которая тебя заинтересует.

— Думаешь, у меня так много времени? — ухмыльнулся Борынец и откашлялся в трубку. — Я человек занятой…

— Знаю я твою занятость, — усмехнувшись, перебил его Забродов. — Старушек лавочных допрашиваешь да алкоголиков у универсама, не замышляет ли кто теракт. А тут, между прочим, два убийства, да еще каких. Они должны быть вашему ведомству как бельмо на глазу!

— Мне непонятно одно, Забродов. Какое ты имеешь к этому отношение? Лучше в своем огороде копайся и читай литературку. Для жизни полезно.