Церемония предписана самим Пророком; потому паломники в течение ночи устраиваются на холме, чтобы лучше наблюдать ее и в то же время дать себе требуемый отдых, заранее, до прибытия караванов. Иными словами, индийский князь (титул, под которым он был теперь широко известен) перед рассветом мирно спал в самом просторном из четырех шатров, где над центральным шестом так красиво сверкал миниатюрный позолоченный минарет.

Вдоль дорог и на возвышенных частях долины виднелись и другие шатры, и легкие струйки дыма, поднимавшиеся оттуда, свидетельствовали о приготовлениях к завтраку. Это означало присутствие лоточников, брадобреев, продавцов ритуальной одежды и торговцев вообще, которые в предвкушении прибытия караванов явились из города заниматься своим ремеслом. Среди них следует особо отметить проводников, готовых за скудную плату брать на себя попечение над несведущими паломниками и почтительно проводить их через многочисленные обряды, обязательные для исполнения.

Вскоре после полудня князь призвал такого гида и нескольких цирюльников — мужчин в длинных халатах и зеленых чалмах, с их медными тазиками, острыми ножами и ножницами с блестящими лезвиями. Превращение его людей в истинных паломников началось. Каждый мужчина покорно предоставлял свою голову, усы и ногти экспертам, совершал омовение, умащался мускусом. Потом вся группа избавлялась от своих старых одежд, облачась в два куска белой ткани — одеяние ихрама. Смена облачения придавала им более достойный вид. Под конец правоверные паломники надевали сандалии, особенность которых заключалась в том, что они не должны были закрывать верхней части стопы; затем они выстроились в ряд лицом к Мекке и вслед за проводником медленно и нараспев повторили древнюю формулу посвящения ихрама Всемогущему.

Торжественное поведение людей во время церемонии, которая чередовалась с молитвами и чтением сур, произвело глубокое впечатление на князя, который в конце происходящего удалился в свой шатер с тремя немыми служителями и там провозгласил обеты за себя и за них. Там же они все надели предписанные обычаем облачения. Затем, как он вполне мог себе позволить, поскольку закон разрешал искать тени дома или шатра, он приказал расстелить ковер перед дверью, где уселся в свежих белых одеждах, с кувшином свежевыжатого гранатового сока и приготовился наблюдать подход караванов; по слухам, на востоке уже виднелись поднятые ими клубы пыли.

Некоторое время спустя облако пыли уже стремительно сгустилось в том направлении, сопровождаемое бодрящим грохотом цимбал и барабанов, что в сочетании со звуками рога сливалось в прекрасную, возвышенную музыку, столь высоко ценимую воинами Востока. Появилась группа всадников; копья их сверкали в лучах солнца. Кинув на них мимолетный взгляд, князь остановился на предводителе.

Солнце палило нещадно; очертания низких холмов дрожали, словно обожженные маревом, которое окутывало их. Косматые громады верблюдов будто дымились; в небе не было ничего живого, кроме двух коршунов, медленно парящих в вышине на широко распахнутых крыльях. Военачальник, однако, упорно не желал расставаться с оружием и доспехами, равно как и солдаты позади него. Вскоре он подъехал и остановился перед князем на небольшом расстоянии.

Его голову покрывал конусообразный шлем без забрала, с краев которого, начиная от висков, свободными складками ниспадал капюшон из тонких стальных колец; эта кольчужная сетка застегивалась под подбородком, охватывая шею, горло, плечи и частично спину. Кольчуга, гибкая, словно шерстяная ткань, защищала тело и руки до локтей; широкие штаны из той же ткани покрывали бедра и ноги, за исключением частей, соприкасавшихся с седлом, — те были кожаными. Шлем и каждое звено кольчуги были позолочены, поэтому на расстоянии возникало впечатление, будто доспехи сделаны из золота. Накидка из легкой зеленой ткани спускалась со спины, наполовину скрывая небольшой круглый щит из полированной меди; на левом боку висел меч, правая рука сжимала копье. Седло было высокой посадки, как предпочитают черкесы; к седлу были приторочены лук и наполненный стрелами колчан, а поскольку стремена представляли собой стальные башмаки, они надежно защищали ноги.

При виде этой воинственной фигуры индус в восхищении приподнялся на своем коврике. Именно такими, подумал он, были воины, что следовали за Саладином! Когда незнакомец, достигнув вершины холма, свернул с дороги, направляясь, по всей видимости, к входу в шатер, князь невольно поднялся на ноги, готовый выказать ему уважение.

Лицо его с серьезным и в то же время приятным выражением, теперь отчетливо видное, отличалось резкими чертами и бронзовым загаром, хотя принадлежало молодому человеку не старше двадцати двух — двадцати трех лет, темноглазому, с усами и бородкой. Он держался в седле с непринужденной грацией; пусть он и его широкогрудый темно-гнедой конь и не были единым существом, духовно они составляли одно целое: вместе они производили впечатление величия — так могут выглядеть короли.

Покуда князь предавался этим размышлениям, воин натянул поводья и остановился, чтобы оглядеть его и лагерь, затем, развернув коня, осмотрел другую сторону холма, явно выбирая для себя позицию на вершине, дабы держать в поле зрения всю равнину и наблюдать за приближением и размещением караванов.

Вслед за ним на вершину холма поднялся другой всадник, подобно первому вооруженный и облаченный в доспехи, хотя и не столь богатые, держа в руке штандарт тускло-желтого шелка, свисающий с позолоченного древка. Полотно штандарта было заполнено надписями красного цвета, за исключением места у древка, отданного золотому полумесяцу со звездой. Знаменосец спешился и по знаку предводителя воткнул древко в землю.

Увидев своего шейха, князь подозвал его:

— Что это за воин вон там? Тот — в золотых доспехах.

— Эмир аль-Хадж, о князь.

— Эмир аль-Хадж! Такой молодой? Ах да, любимец султана! Кисляр-ага расхваливал его как-то раз.

— Ваши замечания, как и общая молва, о превосходительный князь, не уместятся в поклаже одного верблюда, — сказал шейх. — В Медине я слышал о нем такую историю. У турок есть знаменитый враг, Искандер-бей, по силе — настоящий джинн, чей меч едва могут поднять двое мужчин вместе. Однажды он предстал перед войском султана с вызовом на поединок. Тот, кого вы видите здесь, единственный отважился выступить вперед навстречу ему, и они сражались с утра до полудня, а потом сделали перерыв. «Кто ты?» — спросил Искандер. «Я — раб Мурада, предводителя правоверных, который поручил мне доставить тебя к нему живым или мертвым». Искандер рассмеялся и сказал: «Судя по твоему говору, ты не турок; чтобы посмотреть, действительно ли предводитель правоверных, как ты его называешь, надеется извлечь выгоду из твоего воинского мастерства, я отдаю тебе должное и предоставляю возможность следовать своим путем». После этого, как говорят, он поднял свой тяжелый клинок так, словно тот был не тяжелее сухого пальмового листа, и зашагал с поля.

Князь выслушал шейха и торопливо сказал:

— Ты знаешь Нило, моего черного человека, приведи его сюда.

Шейх почтительно поклонился и поспешил выполнить приказание, оставив своего патрона, который, не сводя глаз с эмира, пробормотал: