Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Надеюсь, ты объяснила им нелепость данного предположения? — нахмурилась подружка.
— Я сделала лучше: подарила им пару очень интересных альтернативных версий.
— Каких же, Холмс?
Ирка удобно откинулась на стуле и пригубила чай ситуативно подходящего сорта «Английский завтрак».
— Элементарных, Ватсон: падение с дерева и с самолета.
— Я бы выбрала дерево, — подумав, сказала подружка.
— Не сомневаюсь, — кивнула я. — Я знаю, ты любишь орех пекан.
На самом деле Ирка, как яркий представитель семейства Максимовых, любит всю еду без исключения. Так что, если бы у нас за окнами кокосовая пальма росла, она бы выбрала пальму. А вот самолеты моя подружка откровенно недолюбливает, потому что в кресле лайнера ей неудобно — откидной столик упирается в живот и дискомфортно неустойчив.
— А как он выглядел? — спросила Ирка-Ватсон, деликатно звякнув опустевшей чашкой о блюдце.
— Труп? — Я поморщилась. — Как дохлый ниндзя в ботах.
— В смысле?! — Вмиг утратив английскую невозмутимость, подружка поперхнулась.
— В смысле, он был в черном трико.
— Нетипичный наряд для этого места и времени года…
— Да, а обувь у него была еще более нетипичная: войлочные боты! — Я вспомнила ноги, торчавшие из-под простынки. — Причем совершенно новые войлочные боты — пушистый светлый войлок на подошвах еще не успел испачкаться и не примяться.
— Значит, это был не местный тип, — сделала вывод подружка. — Все эти войлочные боты, вязаные кофты и майки с надписями про Сочи только приезжие покупают.
— Резонно, — согласилась я.
В глубокомысленной тишине мы чинно и благородно допили свой английский чай.
За окном многозначительно громыхнуло.
В приоткрывшуюся дверь просунулась чумазая мордашка.
— Глоза! — тараща глазенки, сообщил Масяня.
— Ривень! — напророчил за его спиной Манюня.
— Моля не будет?
— Какая еще моль? Что она не будет? Есть? — не поняла я.
— Море! — поправила меня Ирка. — Нет, детки, в грозу мы с вами на море не пойдем.
— И правильно, — согласилась я. — В грозу на море случаются смерчи, оно нам надо?
— Смелсь?
— Ага, смерть с косой! — кивнула я. — Хвать, вжик, шмяк — и все. Был дядя в ботах — и нету дяди в ботах!
— Не морочь голову детям, — попросила подружка и хлопнула в ладоши. — Так, малышня! Объявляю программу дня: сейчас мы обуваем боты, тьфу, сапоги! Надеваем дождевики, берем зонты и идем в цирк!
— Цилк, цилк!
— Кроуны!
— Тиглы!
— Сроны!
Малышня умчалась к себе.
— Слонов они как-то некрасиво обозвали, — посетовала я. — Хотя…
Ирка хихикнула и снова хлопнула в ладоши:
— Так, не заговаривай мне зубы, ты тоже идешь с нами в цилк на сронов, тьфу, в цикл, тьфу, в цирк! Говорят, он тут не плох.
— Да нет в хваленом местном цирке никаких слонов и тигров.
— А кто есть?
Я вспомнила афишу на подъезде.
— Сейчас заезжий фокусник есть. Какой-то Питер Бург.
— Звучное имя, — оценила подружка.
— Оригинальное, — поддакнула я.
Ирка выбралась из-за стола и объявила:
— Все, хорош разговоры разговаривать, я сказала, собирайся. Хоть фокусник там, хоть мокусник, мне без разницы, если мы не пойдем в цирк, то цирк придет к нам!
Я представила, какое шоу нам организуют малявки Максимовы, запертые до окончания дождя в тесном пространстве съемной квартирки, и осмотрительно не стала спорить.
В хваленом цирке было душновато и ощутимо попахивало то ли мокрой шерстью, то ли несвежими носками, то ли и тем и другим плюс еще жареным в масле попкорном.
Младшее поколение семейства Максимовых чутко зашевелило носами, безошибочно выделило в букете ароматов мажорную ноту карамельного попкорна, определило местоположение кормушки и потащило к ней родительницу, на ходу канюча:
— Кукулуза…
— Срадкая…
«Срадкая» — это прозвучало дурным пророчеством.
— В самом деле, Ирка, может, ты не будешь кормить пацанов этими подозрительными срадостями? То есть едой сомнительного качества? — покричала я в спину подруге.
— Тогда пацаны сожрут нас с тобой, — невозмутимо отозвалась она, перебрасывая на живот сумку с кошельком. — И наверняка не досидят до антракта, оно нам надо?
Я пожала плечами и отстала от мудрой женщины.
Попкорн, конечно, не самая полезная еда, но подружка права — голодные короеды сбегут из цирка досрочно, и придется придумывать им еще какое-нибудь развлечение.
Придумывать ничего не хотелось. И так уже в ходе усердной работы над романом в стиле фэнтези мое воображение сплошь покрылось болезненными мозолями.
Началось представление, и я вынуждена была признать, что Ирка понимает, что делает. Если бы руки ее потомков не были заняты картонными ведрами, а рты — извлеченным из этих ведер попкорном, то первое отделение представления не прошло бы так спокойно. Короеды наверняка орали бы и подпрыгивали, пытаясь ухватить за ноги клоуна, свисавшего с трапеции, как пестрый флаг. Поскольку сидели мы в первом ряду, изображавший неумелого воздушного гимнаста рыжий болтался прямо над нашими головами. Я сама с трудом удерживалась, чтобы не сдернуть его с жердочки за длинномерный, как лыжа, башмак.
— А велосипедики будут? — спросила меня Ирка, не удосужившаяся изучить программку.
— Велоси — кто?!
Я поперхнулась попкорном.
— Акробаты на таких, знаешь, дегенеративных великах, состоящих из одного колеса и неуютной сидушки, — объяснила подружка. — Мне страшно нравится на них смотреть! Всегда очень интересно, грохнутся они со своей жердочки или не грохнутся.
— Глохнутся, глохнутся! — заранее кровожадно обрадовался ребенок.
— Я первая глохнусь, как Бетховен, если вы будете так орать, — посетовала я и спешно вручила горластому дитяте стакан с газировкой.
— Это который Бетховен? Который сенбернар? — включаясь в светскую беседу, добродушно поинтересовалась Ирка, явно испытывающая искреннее удовольствие от всего происходящего.
Еще бы! Шум, гам, кувырки, всякие там смертельные трюки — и все это не в исполнении собственных деток! Просто праздник какой-то!
— Не который собака из кино, а который композитор, — ответила я, поддерживая культурный разговор.
— Который написал «Мону Лизу», — кивнула подружка.
— «К Элизе», — терпеливо поправила я. — «Мону Лизу» написал Леонардо да Винчи.