она полностью взяла на себя обязанность следить за моим состоянием. Я был уверен, что она всегда знает, как отреагировать правильно и своевременно на любую угрозу болезни, в том числе и той, которая могла коснуться ее. Возможно, это был единственный вопрос в наших отношениях, в котором я полностью полагался не на себя. И, как показали дальнейшие события, это явилось самой большой ошибкой в моей жизни…

А пока я готовился к лечению, надеясь, что эта заминка будет последней. В больницу прибыл на своей машине, бросив якорь на освещаемой стоянке у ее ворот, тем самым создав себе необитаемый островок, на котором можно было уединиться, побыть с самим собой.

А размышлять было о чем. Тогда я подошел к последней черте и понимал, что каждый последующий шаг будет иметь решающее значение. Надо признаться, когда я лучше познакомился с методикой предстоящего лечения, понял его техническую основу, почти сразу поверил в него. Меня впечатлил внешний облик установок для проведения сеансов лучевой терапии и принципы, на основе которых будут убивать раковые клетки, поселившиеся во мне.

Наконец свершилось. В палату явился медбрат, чтобы препроводить на лучевую процедуру. Я уже говорил, что весь рядовой персонал больницы, медсестры и санитарки, был крайне обходителен с пациентами. Они дорожили своими местами и по причине хорошей зарплаты. Повсюду были развешаны таблички, призывающие больных жаловаться по горячей линии, если к ним относятся неподобающе. Медбрат в нашем отделении был одним мужчиной среди множества медсестер. Вел он себя чрезмерно самоуверенно и нагловато. Подтрунивал над больными, иногда скатываясь к откровенным насмешкам и, не встречая сопротивления, выглядел гоголем. Но в случае со мной у него вышла промашка. В ответ на язвительную шутку я ответил в присутствии зрителей и еще более остро, чем вызвал всеобщий смех.

С той минуты у него появилось ко мне особое отношение. Например, когда он брал кровь у меня, а сдавали мы (больные) ее часто, то делал это подчеркнуто небрежно и больно, так, что появлялось желание обратиться к заведующему отделением. Однако я брал себя в руки, понимая, что имею такую слабость – наживать себе врагов на ровном месте, а раздувать пламя вражды в моей ситуации было бы верхом глупости. За свой язык нужно было платить усмирением гордыни. Теперь этот человек вел меня на первую процедуру, мысль бежала впереди меня, и мне было не до него.

Помещение, в котором была расположена установка лучевой терапии, внушало уважение и напоминало просторный бункер с массивными, закругленными стенами, у одной из которых располагалась она сама с высоким столом-кушеткой. На него мне предложили взобраться и лечь, затем надели на голову изготовленную по моим размерам маску, и жестко прикрепили ее к столу. Персонал покинул помещение и начался сеанс, в ходе которого массивная электронная пушка стала медленно, по дуге, проворачиваться вокруг головы. Было ощущение чего-то неземного, космического, меня охватило необъяснимое состояние эйфории. Наверное, я радовался, что злейший мой враг начинал корчиться от невидимых «снарядов». Он не мог взять в толк, как могла так резко измениться ситуация, в которой он чувствовал себя хозяином.

Я уже говорил, что в те дни воспринимал свою болезнь как нечто одушевленное. Как понял позже, в этом был заложен смысл. Чем лучше представляешь врага, знаешь, откуда исходит угроза, тем эффективнее можно противостоять ему. Мозг создал образ того, кого нужно было одолеть любой ценой. После первой процедуры я почувствовал себя окрыленным, надежда на выздоровление подкрепилась увиденным в действии мощным современным медицинским оборудованием. В тот момент я не думал о побочных последствиях такого лечения, все это ушло на задний план, хотя знал и понимал, что многие, излечившиеся от онкологии, в дальнейшем умирали от последствий лечения онкологии. Но сейчас первостепенной задачей являлось уничтожение опухоли, потому что она могла убить меня за несколько месяцев.

И, судя по моим первым впечатлениям, опухоль оказалась уязвимой перед воздействием электронных лучей. Я это ощущал каким-то сверхъестественным образом – по изменению тональности болевых ощущений. Нет, в горле болело по-прежнему, но если раньше боль отличалась своей мощью, чувствовался запас сил у ее источника, то теперь, после нескольких сеансов облучения, она утратила эти качества, потеряла остроту. Казалось, что это не моя боль, а плоти, сросшейся со мной в единое целое.

А однажды утром, когда чистил зубы, изо рта стали вылетать какие-то куски, видимо этой самой плоти. Конечно, после стольких месяцев ожидания, неведения, неопределенности, когда болезнь только прогрессировала, первые добрые симптомы затмили собой весь негатив. И первые дни лечения с положительной динамикой самочувствия дали эмоциональный подъем, от которого рано или поздно наступает похмелье. У меня оно выразилось тем фактом, что к этому времени состояние моего желудка было основательно испорчено обезболивающими препаратами, да еще на это стали накладываться побочные эффекты облучений. Лучи повреждали вкусовые рецепторы, слюнные железы, поэтому пропал аппетит, пища казалась настолько невкусной, что ее невозможно было положить в рот без отвращения. Следствием стала стремительная потеря веса и сил. Во рту была постоянная сухость, попытки исправить это обильным питьем приводили к тому, что начинал болеть желудок, и вообще он стал болеть все чаще и чаще, все сильнее сказывалось употребление обезболивающих. Но я понимал, что победить рак играючи, без потерь, не получится, что придется стиснуть зубы и терпеть. Тем более, надо признать, что мое положение не было столь удручающим – в сравнении со многими пациентами клиники. По крайней мере, мне так казалось. Это был посыл, который помогал преодолевать невзгоды, сознавая, что рядом с тобой находится много людей, которые испытывают несравненно большие страдания и имеют более туманные прогнозы на будущее.

К их числу я относил тех, кто в результате проведенных хирургических вмешательств, лишился возможности говорить и дышал через отверстие, проделанное прямо в горле. Или тех, у которых обнаружились метастазы в других органах. И, как не прискорбно сознавать, эти люди сложностью своего положения укрепляли во мне веру в выздоровление. Звучит, может, и цинично, но от этого факта никуда не спрятаться, он был очевиден!

И, как бы в оправдание моих ожиданий, произошло знаковое по своему содержанию событие, которое внесло существенные изменения в течение болезни. Я уже писал, что с началом лучевой терапии опухоль стала болеть как-то по-иному. Наконец, после седьмого сеанса я почувствовал в себе силы отказаться от обезболивающих препаратов, тем более, меня подстегивало состояние пищеварительной системы, которая буквально рассыпалась на глазах под воздействием этих лекарств. Этот шаг я сделал самостоятельно, не предупредив никого, хотя, справедливости ради