Глубоко втянув воздух, она широко раскрыла глаза, несколько раз моргнула и сказала:

— Ах, сэр, клянусь вам, вы самый очаровательный из всех мужчин.

— Это все, на что вы способны?

— У меня нет веера, — пробормотала она, странно уязвленная его словами.

— Все женщины двуличны. Они учатся этому с колыбели.

— Обобщение — это признак необразованного ума, слишком ленивого, чтобы изучить факты, на которых должно основываться взвешенное суждение.

Филипп заморгал. Его оксфордский наставник часто говаривал нечто очень похожее, и, кажется, это была цитата из какого-то греческого философа. Откуда ее знает эта женщина?

Карета внезапно остановилась перед огромным домом, и Маргарет почувствовала, что мужество оставляет ее. Четырехэтажный особняк возвышался над мостовой. С каждой стороны блестящей черной двери было по восемь окон. Ей никогда еще не приходилось даже бывать в таких великолепных домах — теперь же она должна разыгрывать из себя его хозяйку.

Не дожидаясь, пока грум откинет подножку кареты, Филипп спрыгнул на мощеную дорожку и обернулся, протягивая руки к Маргарет.

Она нехотя двинулась ему навстречу, стараясь не обращать внимания на то, как его сильные руки сомкнулись вокруг ее талии. Филипп опустил ее на землю.

Когда он прикоснулся к ней, она ощутила множество мелких предостерегающих уколов; они пронзили ее, заставив почувствовать странную растерянность.

Маргарет украдкой бросила взгляд на Филиппа. Но что бы ни вызвало у нее эту странную реакцию, он, казалось, ничего не почувствовал. Он смотрел на парадную дверь так, словно забыл о существовании Маргарет.

— Его не должно здесь быть, — пробормотал он. Маргарет проследила за направлением его взгляда, но не заметила никакого беспорядка.

— Чего не должно быть?

— Молоточка. Я ведь жил за границей, так почему же он здесь висит?

— Может, прислуга ждала вас? — предположила Маргарет, поднимаясь следом за ним к двери по пяти ступеням из серого мрамора.

Может быть, так, а может быть… От второго объяснения, внезапно пришедшего в голову, Филипп пришел в ужас. Не могла же Эстелла… Бессильный гнев охватил его. Конечно, могла. Любая женщина способна почти на все.

Надеясь, что Маргарет права и что молоточек — не более чем признак предусмотрительности прислуги, он схватился за медную голову льва и резко ударил в дверь.

Тяжелый глухой звук эхом отозвался в теле Маргарет, усилив ее страх. Она была так далека от той обстановки, в которой ей полагалось бы жить по ее рождению, — хотя, окажись ее отец порядочным человеком, все было бы иначе. Особняки вроде этого были бы для нее привычны. И вероятно, выйдя замуж, она стала бы жить в таком вот особняке, будучи единственной дочерью барона Мейнуаринга.

Дверь не открылась немедленно, и тогда Филипп пробормотал что-то неразборчивое и сам распахнул ее.

Подчиняясь движению его руки, на которую она опиралась, Маргарет вошла, стараясь не выдать своего удивления при виде того, что открылось перед ней. Холл был очень большой, на полу во все стороны расходился узор из черно-белых мраморных плит. Солнечный свет проникал в помещение сквозь огромное веерообразное окно над дверью, освещая стол, с необычайным мастерством инкрустированный слоновой костью и нефритом, и отражался от висевшего над ним зеркала в резной позолоченной раме. У широкой изогнутой лестницы стояла статуя из белого мрамора высотой футов в двенадцать. «Наверное, это Купидон», — решила Маргарет.

— Где же… — начал было Филипп, но замолчал, увидев, что обитая зеленым сукном дверь в дальнем конце вестибюля открылась и оттуда вышел пожилой человек.

Человек этот замер на месте, увидев Филиппа, а потом поспешил к нему навстречу.

— Милорд, простите меня! Я не слышал стука, а лакея нет дома.

Филипп готов был потребовать объяснений, почему в его отсутствие молоточек висит на двери, но вдруг вспомнил, что должен изображать из себя любящего новобрачного.

Обняв Маргарет одной рукой, он привлек к себе ее неподатливое тело.

— Дорогая, это Комптон, главная опора моего дома. Он живет в нашей семье дольше, чем я сам. Комптон, это ваша новая хозяйка, графиня леди Чедвик.

Маргарет заметила, что величественный дворецкий забылся настолько, что уставился на нее. «Почему он так потрясен? — удивилась она. — Потому ли, что Филипп женился, или потому, что он женился именно на мне? Вероятно, последнее. Джордж всегда говорил, что слуги чувствуют самозванцев гораздо быстрее, нежели их хозяева».

— Поз… — Голос Комптона прервался. Он справился с ним и торопливо проговорил: — Поздравляю вас, милорд. Пожалуйста, позвольте мне передать вам, миледи, наилучшие пожелания от всей прислуги.

— Благодарю, — пробормотала Маргарет, размышляя о том, из скольких человек состоит прислуга и как скоро она научится управляться с нею.

— Подайте чай в маленькую гостиную сейчас же, Комптон, — сказал Филипп.

Тот раскрыл рот, словно готовясь что-то сказать, но, явно передумав, поспешно ретировался за зеленую дверь.

Маргарет смотрела ему вслед.

— Что случилось? — Филипп перевел взгляд с ее задумчивого лица на удаляющуюся спину Комптона.

— У меня такое ощущение, будто он спасается бегством, — ответила она.

— Вы думаете, госпожа супруга, что я бью своих слуг? — Филипп взял ее за руку и повел по широкому коридору.

— Я не об этом. Просто…

Она вскрикнула, потому что пальцы Филиппа внезапно сжали ее руку так, что ей стало больно. Мгновением позже она услышала взрыв пронзительного женского смеха.

— Тысяча чертей! — воскликнул Филипп.

Маргарет вздрогнула от неожиданности. Что это за смеющаяся женщина и почему Филипп пришел в такую ярость?

Резко выпустив ее руку, он устремился к открытой двери в средней части коридора.

Маргарет поспешила за ним, не зная, что ей делать.

— Филипп?! — удивленно воскликнула очень толстая женщина неопределенного возраста, сидевшая перед украшенным резьбой камином из белого мрамора. Наискосок от нее на бледно-голубом диванчике расположилась еще одна женщина средних лет и пожилой мужчина в старомодном парике.

Маргарет, словно зачарованная, смотрела, как чашка с чаем в руках толстой женщины медленно наклонилась и все содержимое пролилось на ее пурпурную шелковую юбку и на красивый обюссонский ковер кремово-розового цвета.

— Эстелла, ваш чай! — резко вскрикнула вторая женщина, Эстелла поспешно поставила уже пустую чашку на стол.

— Знаете, Чедвик, вы должны бы были продемонстрировать более приличные манеры, а не врываться сюда таким образом, — произнес пожилой человек.

— Простите, сэр Уильям. — Филипп чопорно поклонился. — Я и не знал, что принимаю гостей во время своего отсутствия.