— Еще раз спрашиваю, хватит с тебя? — повторил он.

— Ну, может, на сей раз и стоит с тобой согласиться, — ответил Суини, оторвав голову от пола, — потому что радости уже никакой, утекла радость, как мальчонка обоссался, плавая в бассейне в жаркий летний день.

Он выплюнул сгусток крови, закрыл глаза и тут же захрапел: густая, хорошо темперированная каденция.

Кто-то похлопал Тень по спине. Среда сунул ему в руку бутылку пива.

На вкус оно было куда лучше меда.

* * *

Проснулся Тень на заднем сиденье седана. Солнце било прямо в глаза, голова трещала. Он неловко выпрямился и сел, потягиваясь.

За рулем сидел Среда и что-то мычал себе под нос: ни мелодии, ни ритма. В подставке для чашки — картонный стакан с кофе. Ехали они по федеральной трассе. На пассажирском сиденье никого не было.

— Как чувствуешь себя прекрасным этим, ясным утром? — не повернув головы, поинтересовался Среда.

— Где моя машина? — вопросом на вопрос ответил Тень. — Я ее напрокат взял.

— Бешеный Суини отгонит. Во исполнение сделки, которую вы с ним заключили вчера вечером. После драки.

В голове у Тени лениво зашевелились обрывки вчерашнего разговора.

— У тебя там кофе не осталось?

Среда пошарил могучей лапой под сиденьем и протянул ему через плечо непочатую бутылку минералки.

— Держи. Страшная вещь обезвоживание. Сейчас это тебе поможет лучше, чем кофе. Как попадется заправка, остановимся, купим чего-нибудь на завтрак. И привести себя в порядок тебе тоже не мешает. А то вид такой, как будто тебя вчера козел драл.

— Кошки драли, — поправил его Тень.

— Козел, — повторил Среда. — Долговязый такой козлина, душной и смрадный, и с огромными зубищами.

Тень свернул на бутылке крышку и запрокинул голову. В кармане у него звякнуло что-то тяжелое. Он сунул руку в карман и вынул монету размером с доллар. Тяжелую и темно-желтую.

На заправке Тень купил гигиенический набор; в него входили бритвенный станок, упаковочка крема для бритья, расческа и одноразовая зубная щетка, к которой был прикреплен крохотный тюбик зубной пасты. Потом пошел в мужской туалет и посмотрел на себя в зеркало.

Под глазом у него красовался синяк, он осторожно надавил на кожу пальцем, и тут же почувствовал острую боль, губа тоже распухла.

Тень умылся с местным жидким мылом, потом намылил лицо и побрился. Почистил зубы. Намочил волосы и зачесал назад. Вид у него по-прежнему был так себе.

Что скажет Лора, когда увидит этакую рожу, подумал он, но тут же вспомнил, что Лора теперь уже никогда ничего не скажет, и увидел, как его лицо в зеркале дрогнуло — но лишь на долю секунды.

Он вышел из туалета.

— Дерьмово выгляжу, — сказал Тень.

— С чего бы это? — поддакнул Среда.

Среда как раз вывалил перед кассой охапку всякой снеди и расплатился и за нее и за бензин: он суетился, то вытаскивал пластиковую карточку, то опять прятал и открывал бумажник с наличными — к вящему раздражению мрачно жующей жвачку дамочки за кассовым аппаратом. Тень стоял и смотрел, как дрожат у Среды руки, как он мямлит и извиняется через каждые два слова. Он вдруг показался ему очень старым. Кассирша вернула ему деньги, взяв карточку, потом протянула ему чек и взяла деньги, потом снова вернула деньги и взяла другую карту. Среда уже едва не плакал: несчастный старик, окончательно запутавшийся в непостижимом мире кредитных карт.

Они вышли из теплого помещения наружу, и изо рта тут же повалил пар.

Потом снова тронулись в путь, и по обе стороны от машины поплыли бурые осенние луга и унылые голые деревья. Две черные птицы, усевшиеся на телеграфную линию, проводили их долгим взглядом.

— Слушай, Среда.

— Ну?

— Если я правильно понимаю, за бензин ты ей так и не заплатил.

— Как-как?

— Если я не ошибаюсь, она еще и приплатила тебе за удовольствие принять столь важную персону на свой заправке. Как ты думаешь, до нее уже дошло, что к чему?

— До нее это никогда не дойдет.

— Так кто ты есть на самом деле? Сшибаешь пару долларов за счет ловкости рук?

— Так точно, — кивнул Среда. — И этим я тоже охотно занимаюсь. Среди прочего.

Он перестроился, чтобы обогнать грузовик. Небо было унылое, равномерного серого цвета.

— Будет снег, — сказал Тень.

— Ага.

— Насчет Суини. Он что, и правда показал мне, как делать этот фокус с золотыми монетами?

— Конечно.

— Ничего не помню.

— Само вспомнится. Мы долго вчера сидели.

На лобовое стекло упали несколько снежинок и тут же растаяли.

— Тело твоей жены выставлено сейчас в похоронном бюро Уэнделла, — сказал Среда. — После обеда его собираются везти на кладбище.

— Откуда ты знаешь?

— Позвонил, справился, пока ты был в сортире. Знаешь, где похоронное бюро Уэнделла?

Тень кивнул. Снежинки вертелись перед лобовым стеклом и закладывали головокружительные пируэты.

— Сверни здесь, — сказал Тень.

Машина скатилась с федеральной трассы, мимо мотелей, сбившихся в кучку к северу от Игл-Пойнта.

Да, прошло три года. Незнакомые вывески, и огней стало больше. Когда они ехали мимо «Силовой станции», Тень попросил Среду сбавить ход. «ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК, — гласила написанная от руки и вывешенная на двери табличка, — В СВЯЗИ С ТЯЖЕЛОЙ УТРАТОЙ».

Налево, на Мейн-стрит. Мимо тату-салона, за ним армейский рекрутский центр, «Бургер Кинг», далее — аптека Ольсена, знакомая и ничуть не изменившаяся — и наконец желтый кирпичный фасад похоронного бюро Уэнделла. Неоновая надпись в витрине: «ДОМ УСПОКОЕНИЯ». Под вывеской — каменные надгробия, не тронутые резцом каменотеса, безликие и безымянные.

Среда вырулил на парковку.

— Хочешь, зайду с тобой? — спросил он.

— Да нет, не стоит.

— Хорошо, — все та же недобрая усмешка. — Да и у меня есть чем заняться, пока прощаешься с женой. Номера я сниму для нас обоих в мотеле «Америка». Как закончишь, подходи туда.

Тень вышел из машины и проводил ее взглядом. Потом вошел в здание. В сумеречном коридоре пахло цветами и мастикой, так что запах формальдегида едва угадывался. В дальнем конце коридора был вход в «Часовню успокоения».

Тень поймал себя на том, что вертит в руке золотую монету, судорожно перебрасывая ее вверх-вниз по ладони. Этот прохладный тяжелый кружочек в руке почему-то его успокаивал.

Возле двери в самой дальней части коридора висел листок с именем его жены. Он вошел в «Часовню успокоения». Почти всех, кто был в комнате, он знал в лицо: несколько коллег Лоры по работе, кое-кто из друзей.