И мама, и дедушка смотрят на Анну-Карин. Никуда не денешься, нужно отвечать.

— У нас в школе умер парень. Элиас. Покончил с собой.

Мама резко выдыхает, и весь стол окутывает сизый дым.

— И ты говоришь об этом только сейчас?

Анна-Карин беспомощно смотрит на дедушку.

— Это не сын Хелены? — продолжает мама.

— Какой Хелены?

— Пасторши! Как его фамилия?

Анна-Карин уже и забыла, что у мамы когда-то была другая жизнь. Только тогда, когда она начинает говорить о своих старых друзьях и знакомых в городе, Анна-Карин вспоминает об этом.

— Мальмгрен, — отвечает Анна-Карин.

— О господи, это точно он!

Мама тушит сигарету и сразу же закуривает новую. Она выглядит воодушевленной, как всегда, когда слышит рассказы о катастрофах и несчастных случаях. В такие минуты она забывает о собственных проблемах.

— Бедная Хелена, — говорит она. — Вот так всегда! Сапожник без сапог. Она лечит души других, а что делается у нее под носом, не видит. Как он это сделал?

— Не знаю.

— Но он сделал это прямо в школе?

Мама полна энтузиазма. В кои-то веки она бодра и оживленна. Она наклоняется к Анне-Карин через стол — ни дать ни взять две подруги сплетничают за столиком в кафе.

— Кто его нашел?

— Две девчонки. Одна из моего класса, Мину.

— А, дочь газетчика, — говорит мама.

Дедушка все это время сидит молча. Но тут он тянется к Анне-Карин через стол и гладит ее по руке.

— Девочка моя, — говорит он. — Этот Элиас, он был твоим другом?

— Нет, я просто знала его.

— Когда человек молод, ему кажется, что весь мир вертится вокруг него и что нет ничего страшнее его несчастий, — говорит мама. — В молодости не понимаешь, насколько у тебя все на самом деле хорошо. Ни о чем не надо заботиться.

— Молодым сегодня нелегко, — говорит дедушка.

— Ну да, они же думают, что им все должно доставаться на блюдечке, — фыркает мама.

Горло у Анны-Карин сжимается, и она начинает кашлять. Злость комом встает в горле. Анна-Карин кладет вилку и нож на стол.

— Ведь у него вся жизнь была впереди, — продолжает мама. — Мне этого не понять.

«А мне понять!» — хочет закричать Анна-Карин.

Сколько раз она думала о том, как легко было бы покончить со всеми проблемами раз и навсегда! Первый раз она думала об этом, когда ей было восемь лет. Тогда она впервые рассказала учителю о том аде, в котором живет. Он попытался серьезно поговорить с ее мучителями, но после этих разговоров они раздели ее до трусов и футболки и оставили на школьном дворе. Была зима. «В следующий раз мы тебя вообще прибьем, чмо», — сказал Эрик Форслунд. Маме пришлось тогда приезжать за Анной-Карин и забирать ее домой. Но жаловаться Анна-Карин не стала, сказала, что это просто была игра.

Если бы мама как следует расспросила ее о том, что случилось, Анна-Карин сказала бы правду. Но мама ничего не спрашивала, а лишь отругала дочь за то, что ей пришлось лишний раз тащиться в школу.

Да, Анна-Карин знает, каково это — хотеть умереть. В течение восьми лет она думала об этом практически ежедневно. Однако снова и снова отодвигала от себя эту мысль. Ведь есть дедушка. И животные. И каникулы, когда не нужно ездить в город. А иногда, в те минуты, когда Анна-Карин осмеливается заглядывать в будущее, там вырисовывается другая жизнь — жизнь, где Анна-Карин работает ветеринаром и имеет собственный дом, в лесу, далеко от Энгельсфорса.

— Мы наверняка многого не знаем о жизни этого мальчика, — говорит дедушка маме, как всегда дипломатично.

— Да уж, наверное, ему было нелегко. С такими-то родителями, — отвечает мама, как всегда неверно истолковав слова дедушки.

Иногда Анна-Карин не знает, что раздражает ее больше: дедушка, который никого не осуждает, или мама, которая осуждает всех, кроме себя.

— В смысле, у Хелены на первом месте работа, а про Кристера я вообще не говорю, — продолжает мама. — Эдакая шишка в муниципалитете, где уж тут найти время для семьи. Да уж, не все то золото, что блестит.

Мама не скрывает удовлетворения оттого, что у кого-то, кого она считала «везунчиками», случилась беда.

— Я не хочу сказать, что это вина родителей, и тем не менее. Когда дети рождаются на свет, они похожи на чистый лист бумаги. Мы, взрослые, пишем на этих листах. И когда твой папа оставил нас, я сказала себе: Анна-Карин никогда не будет…

Мама разглагольствует дальше, но Анна-Карин не может больше слушать. «Какая же ты злая! — хочется кричать ей. — Ты не знаешь ничего о семье Элиаса, ты даже о своей семье ничего не знаешь. Ты не имеешь права так говорить. ЗАТКНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ!»

Сердце тяжело бьется в груди Анны-Карин. Вдруг она замечает, что в кухне наступила тишина.

Мама затушила сигарету, смятый окурок лежит на краю тарелки и все еще немного дымится. А мать таращится на Анну-Карин широко раскрытыми глазами. Она кашляет, пытается что-то сказать, но из горла вырывается только хрип.

Анна-Карин косится на дедушку. Он встревожен.

— Что с тобой, Мия? Тебе в горло что-то попало? — спрашивает он.

Мама тянется к стакану с водой и делает глубокий глоток. Она откашливается снова, но у нее не получается выдавить из себя ни слова.

— Что случилось? — спрашивает Анна-Карин.

«Я потеряла голос», — жестами показывает мать.

Она поднимается и бредет из кухни с пачкой сигарет в руке. В гостиной сразу же включается телевизор.

Дедушка и Анна-Карин смотрят друг на друга. Анна-Карин не может удержаться от хихиканья.

— Ничего смешного, — упрекает ее дедушка, и Анна-Карин замолкает.

«Но ведь, правда, смешно», — хочется сказать ей. Просто ужасно смешно.

* * *

Мину выплевывает пену от зубной пасты, споласкивает щетку и вытирает рот полотенцем. Она смотрится в зеркало и чувствует, как по позвоночнику пробегает холодок. Зеркало — твердое, блестящее. Смогла бы она разбить его рукой? Ведь Элиас так сделал?

Нет, нельзя думать об этом.

Она выходит из ванной и идет в свою комнату. Маленькая круглая лампа с зеленым абажуром уютно светит на прикроватном столике. Мину одета в пижаму, домашний халат и тапочки. Но ей холодно. Она подходит к окну, чтобы проверить, плотно ли оно закрыто.

Медлит.

Верхушки деревьев и кусты качаются от ветра. Дождь кончился. Асфальт мокро блестит в свете фонарей. Один из кустов отбрасывает на дорогу причудливую тень.

Нет, понимает Мину. Там кто-то стоит. В темноте, там, где кончается свет фонаря.