Лето в пуще необыкновенно красивое. Пахнет живицей, воздух теплый, как в печи, различных насекомых столько, что от них аж в ушах звенит. Колышутся верхушки стройных сосен, шумит ветер в кронах старых дубов, мох, как пушистый ковер, ягод и грибов — море; жить тут и не умирать. А когда осень наступит, тишина в бору такая, как в костеле во время Вознесения. Стоят деревья, задумавшись, и даже не слышат, как опадают и опадают с них золотистыми и красными лепестками листья. А зимой все покрывает глубокий снег, толстыми подушками нарастает на ветвях, и когда человек вздохнет, когда морозный воздух проникнет в легкие, радость охватывает.

Но после зимы приходит весна. С оттаявшей земли, с озер и болот поднимается влажный пар, и тогда плохо тем, кого мучает чахотка.

Так было и с лесничим Окшей. Зиму он перенес хорошо, но когда в марте начал таять снег, он слег. Как слег, так четвертую неделю лежал в постели и в спальне принимал доклады лесников. Он так похудел, что его трудно было узнать. Его бил такой кашель, что он почти не мог говорить, задыхался, и тогда пот крупными каплями покрывал его лоб.

В субботу Беата совсем не пустила к нему лесников. Она вышла к ним в кухню бледная, растерянная и тихо сказала:

— Муж так плохо себя чувствует, что… его нельзя тревожить.

И расплакалась.

— А если бы доктора привезти, панечка, — отозвался один из них. — Все легче было бы умирать.

— Он не хочет доктора, — покачала головой Беата. — Я сама его умоляла, но он не соглашается.

— Я бы съездил за доктором, — предложил другой. — А пану лесничему можно сказать, что доктор проездом, значит, по дороге заехал.

На том порешили, и пани Окша вытерла слезы и возвратилась к мужу. После многих бессонных ночей она сама едва передвигала ноги. Однако, когда приблизилась к постели больного, усилием воли заставила себя улыбнуться. Она боялась, чтобы Янек не прочел истинные страшные и мучительные мысли, переполнявшие ее бедную душу. Когда он погружался в сон, она становилась на колени и отчаянно молилась.

— Боже, прости, не карай меня, не посылай мне мести! Не отнимай его у меня. Согрешила, совершила много зла, но прости! Прости! Не могла иначе!

И слезы текли по ее прозрачному лицу, а губы дрожали в шепоте непонятных слов.

Янек просыпался быстро. Начинался новый приступ кашля, и на полотенце появлялось новое кровавое пятно. Нужно было подавать лед и лекарства.

Неожиданно вечером наступило улучшение. Температура спала. Он попросил приподнять его и сел. Согласился выпить сметану и сказал:

— Мне кажется, что буду жить!

— Конечно, Янек, конечно! Кризис миновал! Тебе уже лучше. Вот увидишь, через месяц будешь совсем здоров.

— Я надеюсь. А Мариола еще не спит?

Он никогда не называл девочку этим именем, не любил его и с самого начала звал ее просто Марыся, к чему постепенно привыкла и Беата.

— Нет, еще не спит, учит уроки.

— Значит, у тебя еще есть время помочь ей?..

Он замолчал, а потом добавил:

— Боже, сколько несчастья я принес вам.

— Янек, как ты можешь говорить такие страшные вещи! — возмутилась Беата.

— Это правда.

— Ведь ты же сам в это не веришь. Ты принес нам столько счастья, самого удивительного счастья!..

Он закрыл глаза и прошептал:

— Я люблю тебя, Беата, с каждым днем все больше и больше. И эта любовь не позволит мне умереть.

— Нет, ты не умрешь, не имеешь права умереть. Без тебя жизнь для меня была бы хуже смерти. Но давай не будем говорить об этом. Слава Богу, все позади. Знаешь что? Я позову Марысю. Она так давно не видела тебя. Разреши!

— Не следовало бы. Здесь воздух заражен. Мне страшно оттого, что и ты им дышишь все время, а для ее детских легких это очень опасно.

— Пусть постоит на пороге комнаты. Скажи ей хотя бы несколько слов. Ты даже не представляешь, как она об этом мечтает.

— Хорошо, — согласился он.

Беата приоткрыла дверь и позвала:

— Марыся! Папа разрешает тебе зайти.

— Папочка! — из глубины дома раздался радостный крик и топот быстрых шагов.

Девочка вбежала и замерла. Изменения, происшедшие за две недели, пока она не видела его, поразили ее.

— Папе сегодня лучше, — быстро проговорила Беата, — но тебе можно стоять только у двери. Скоро он встанет и будете опять вместе ходить в лес.

— Как там у тебя дела, дорогая моя девочка? — спросил Окша.

— Спасибо, папочка. А ты знаешь, папа, что подмыло ту кривую березу у Седого ручья?

— Подмыло?

— Да. Николай говорит, что она упадет. А еще говорил, что его сын Гришка видел вчера четыре лося у Гуминского брода. Они шли один за другим.

— Это, видимо, те, из Красного леса.

— Да. Николай тоже так думает.

— А ты не забыла еще совсем ботанику и физику? — спросил Окша с улыбкой.

— Нет, нет, папочка, — заверила девочка и в подтверждение начала рассказывать, чему она самостоятельно научилась. Спустя несколько минут Окша попрощался с девочкой, посылая ей воздушный поцелуй.

Рука его была худой и неестественно белой.

Когда Марыся вышла, он сказал:

— Как быстро девочка растет. Ей еще только двенадцать лет, а она уже почти такая, как ты. На следующий год мы должны отправить ее в школу. Я надеюсь, что, наконец, княжна получит разрешение на вырубку и тогда мы встанем на ноги.

— Даст Бог. Только бы ты поскорее выздоровел.

— Да, да, — поддержал он, — я должен выздороветь и заняться делами. Если вырубки не будет, я решил искать другую работу. Тяжело расставаться с Одринецкой пущей, но ведь Марыся растет, а это главное.

Он задумался, а спустя минуту спросил:

— Много опять заплатила за лекарства?

— Не беспокойся об этом.

— Ты знаешь, я подумал, если бы я сейчас умер, не много бы тебе осталось после оплаты похорон. И это меня беспокоит больше всего. За проданную мебель хватило бы на какой-нибудь год.

— Янек! О чем ты говоришь! — умоляюще прошептала она.

— Ничего, я только произношу вслух свои мысли. Еще я думал, если что случится, ты имеешь право обратиться за пенсией для Марыси. Я не думаю, что Вильчур нашелся. Об этом бы сообщили газеты. Кто-то же, однако, занимается его домом, а Марыся имеет на него право.

Беата чувствовала, как лицо ее покрывается румянцем.

— И это говоришь ты, Янек? — сказала она, не скрывая возмущения.

До этой минуты на протяжении пяти лет они никогда не обмолвились ни словом о профессоре. Пять лет назад Янек попросил ее даже белье и одежду Мариолы отослать в какой-нибудь приют для бедных детей.