Настороженно слушая его болтовню, Марчевский осмотрелся. Огромный сейф в углу, множество книжных полок и шкафов, два изящных застекленных шкафчика с винтовками. Отдельно, на специальной полочке, лежали оптические прицелы. Перехватив его взгляд, абверовец самодовольно заметил:

— Да-да, мой друг, не оставляю прежних увлечений! Помните, как я уложил кабана в тридцать седьмом? Мы с вами встречались тогда в Беловежской пуще, когда рейхсмаршал Геринг приезжал на охоту. И, как мне помнится, вели весьма интересные беседы за рюмкой. Неужели вами все это забыто? А наша встреча в тридцать четвертом году, на переговорах, закончившихся заключением соглашения о пропаганде? Давайте выпьем за новую встречу, — немец налил в рюмки коньяк. — Надеюсь, вы объясните старому доброму другу Генриху, почему пришлось вас искать?

«Начинается, — отстраненно подумал пан Викентий. — С чисто немецкой педантичностью. Ну что же, придется подыграть».

— Я… Я был в растерянности, — поднятая рюмка дрогнула в его пальцах. — Одно дело, когда мы встречались как равноправные партнеры, а теперь, когда один из нас победитель, а другой…

— Бог мой! Герр Викентий! Разве в разведке говорить о таких вещах? Тем более после стольких лет нашего плодотворного сотрудничества. Именно сотрудничества, я не оговорился, нет. И мне непонятны ваши сомнения — разве вы не ждали нас? По-моему, все предопределено: слабое должно отпасть, умереть, а ему на смену приходит более сильное, жизнеспособное, несущее обновление всей Европе, всему миру!

«А он мало изменился — наблюдая за Ругге, отметил Марчевский. — По-прежнему любит пустой треск выспренной болтовни, но за ней умело прячет весьма серьезные вещи. Только человек, плохо знающий, с кем он имеет дело, может попасться на такую удочку, принять его за пустозвона. Нет, герр Ругге серьезный разведчик, и личина болтуна только одна из множества масок, которые он меняет с поразительной легкостью, как прирожденный циркач из балагана на ярмарке. Но что сейчас скрывается за словесной шелухой — не дошел мой посланец и они все пронюхали, а теперь наслаждаются моим незнанием и готовят неожиданный удар? Поэтому и появился взявшийся ниоткуда Тараканов? Если о нем не спросят — значит, он их человек. Но могут и специально спросить, чтобы скрыть это… Не исключено и то, что по своей обычной привычке я все сильно усложняю — вдруг Ругге просто по-человечески рад моему задержанию — ведь они искали меня, а Генрих такой же человек, как и все, и ничто ему не чуждо. Хорошо, если так. Но от них теперь не вырваться. Начинается новая дорога в жизни, и куда-то она приведет — на эшафот или к победе?»

— Вы правы, как всегда, — пригубив коньяк, пан Викентий поставил рюмку. — Выгоднее быть на стороне победителя.

— Где же вы пропадали? — близоруко прищурился абверовец. — Теперь больше нет смысла секретничать.

Последние слова прозвучали со скрытой угрозой — не забывайте, либер альтергеноссе, кто здесь стал хозяином, в чьих руках все: ваша земля, ваша жизнь, ваше будущее.

— В деревне, — обезоруживающе улыбнулся Марчевский. — Не смотрите на меня так подозрительно, я говорю сущую правду. После поражения нашей армии я скрывался в деревне. Спросите, в какой? В разных, постепенно перемещаясь сюда, к этому городу, где вы меня и отыскали. Но если бы я знал, герр Ругге, что вы здесь, наша встреча состоялась бы раньше.

— Хочется верить… Я знаю, что ваша жена погибла, знаю. Тяжелая утрата, но остались дети! Надеюсь, ваша откровенность не заставит меня прибегать к жестким мерам по отношению к ним? Согласитесь, отыскать их не представит для нас большого труда. Поэтому скажите, почему вы стремились именно сюда, ближе к новой границе с русскими?

— Здесь Зося. — Марчевский решил не петлять, как заяц. Все равно они уже знают, кто хозяйка квартиры, где его задержали. — Разве не естественно, что мужчина стремится обрести хоть какой-то островок любви, тепла, участия, дружеской поддержки, наконец, в это смутное время недоверия?

— Да, зачастую даже у профессионалов берет верх чувство, а не разум, — подумав, согласился Ругге.

Ему вдруг стало невообразимо скучно. Зачем он затеял никчемный, глупый разговор, похожий на диалог из провинциального спектакля? Разве он плохо знает Марчевского? Нет, тот ему известен очень хорошо — долгое время «глаза» и «уши» Ругге окружали полковника, доносили о каждом его шаге, симпатиях и антипатиях, ловили даже вскользь брошенные замечания, которые могут сказать опытному человеку больше официальных выступлений. Да, Марчевский ему нужен, нужен как ключ к картотеке, нужен как опытный человек, способный, сотрудничая с абвером, оказать большую помощь в налаживании работы на Востоке — у полковника опыт, знание местной среды, обычаев, нравов, связи внутри оккупированной страны и за ее пределами. Стоит ли сейчас пытаться выворачивать наизнанку, долбить вопросами, на которые он даст заранее приготовленные ответы? Ведь он наверняка готовился и к такому исходу — задержанию спецслужбами рейха и, вне всякого сомнения, потратил не один час, репетируя свое будущее поведение — вон, как ловко разыграл дрожь в пальцах! Проверять его будут: проверять, проверять и проверять! Даже когда не останется и тени подозрений — все равно будут проверять, во избежание попыток переметнуться, заняться двурушничеством, приобрести себе индульгенции у врагов рейха. Например, у англичан. Адмирал Канарис прав — агента разведки надо связать по рукам и ногам, поставить в условия, лишающие возможности торговать военными секретами. Каждый должен выполнять строго определенные функции и знать только положенное, железная дисциплина и общение с ограниченным кругом людей. Разведка должна опираться не на «таланты» отдельных шпионов, а на хорошо продуманную систему! И в этой системе полковнику Марчевскому уже отведено определенное место. Выбора у него не будет — либо сотрудничество, либо развяжут язык другим способом, а потом уберут за ненадобностью. Он не может не понимать этого. Так стоит ли ломать комедию? Не проще ли взять быка за рога?

— Знаете, почему вас искали? — спросил немец, доливая себе в чашку кофе.

— Да.

— И каково ваше решение?

— Только никаких подписок, господин подполковник. Это унизительная процедура, словно вербуют мелкого осведомителя. А я надеюсь на сотрудничество. С вами, с вермахтом, с Германией.

— Разумно… С подписками, думаю, решим. Ведь мы старые друзья, правда, герр Викентий? — Ругге снова повеселел. Повернувшись к столу, не глядя взял с него какую-то вещь, лежавшую под листом бумаги, небрежно бросил ее себе на ладонь и показал Марчевскому. Это было распятие, которое хотел продать ему Тараканов. — У вас при обыске нашли крестик. Что это?

— Я купил его, и теперь он принадлежит мне, — пан Викентий спокойно протянул руку, намереваясь взять золотую вещицу.

— Вот как? — немец отвел свою ладонь в сторону. Двумя пальцами ухватил распятие, поднес ближе к близоруким глазам, рассматривая. — Хорошая, старая работа. Антикварная штучка. Что-то выгравировано на оборотной стороне? Не вижу без очков…

— Дата Рождества Христова, — спокойно пояснил поляк. — Я решился на покупку, поскольку Тараканов прав — золото всегда в цене.