Антон Данилович искал рекламу. Но то, что видел, его не вдохновляло. Ему хотелось чего-то такого… такого, за что не жаль было бы отдать деньги.

Предложений туча, но… Ну почему у всех в голове засел стереотип — мороженое — это что-то вроде сладкой сказки детства. Вот это ему и предлагают разные рекламные агентства. А разве хочется платить за детские физиономии, перепачканные «сладким лакомством»? Фу… Он передернул широкими плечами, обтянутыми белой футболкой. Не то, все не то… Особенно сейчас, когда он собирается поехать на сходку мороженщиков в Париж, ему хотелось увезти с собой такой сюжет, от которого зашлось бы сердце каждого француза…

«А от чего может зайтись сердце?» — спросил себя Антон Данилович и закрыл глаза. Под опущенными веками замелькали изгибистые мосты через Сену, каменная зубчатая глыба собора Парижской Богоматери на острове Ситэ, виноградник на Монмартре, самый последний сохранившийся в пределах города… И люди, люди, люди — обнимающиеся парочки… томные взгляды… сладость, которая разлита в воздухе…

— Пап, — голос дочери заставил его вздрогнуть.

— Что такое? — Он машинально переключил программу, и экран заполнила морда рычащего льва, предупреждающего о том, что сейчас начнется американское кино. Во Франции, вспомнил он рассказ коллеги, введены квоты на американские картины. Антон Данилович выключил телевизор, и экран погас.

— Я здесь, Даша.

— Тебя трудно не заметить, папа! — Она ткнула его в живот, опускаясь перед ним на корточки. Глядя на отца снизу вверх, Даша спросила: — Так ты едешь в Париж?

— Еду, — ответил отец.

— С прошлого года у меня осталась карта города, — сказала Даша. — Она немного потерлась на сгибах, я подклеила ее и даю тебе с собой.

— Мне? — изумился Антон Данилович и откинулся на спинку дивана с такой силой, что желтая диванная кожа заскрипела. — Ты хочешь, чтобы я привез тебе такую же новую? — попытался он угадать, зачем Даша дает ему карту.

Дочь уставилась на него: синие, как у матери, и круглые, как у него, глаза ему всегда нравились. Точнее — они его удивляли. А удивить чем-то Антона Даниловича трудно. Но глаза дочери ему казались доказательством библейского утверждения, что муж и жена — единая плоть. «Как верно, — думал он, глядя на Дашу, — что мужчина и женщина соединяются в своем ребенке».

— Заче-ем мне карта, Дарья?

— Чтобы ты мог ориентироваться в Париже. Вот когда я гуляла по городу, ты знаешь…

Отец со стоном попробовал закинуть голову. Но толстая шея мешала. Тогда он сел прямо и сказал:

— Ты на самом деле думаешь, что я собираюсь ходить пешком? Я буду ездить на такси! А таксист знает свой город, если даже это и Париж, без всякой карты.

— Та-ак, — раздался голос матери. Отец и дочь обернулись. — Теперь, Даша, ты понимаешь, как мне с ним скучно путешествовать? — Она завязывала пояс голубого махрового халата. — Ты видишь? — Наталья Сергеевна вытянула руку, указывая на отца. — Если бы я знала, в какое… гм… то есть во что превратится красавчик Антон Гребнев, — она деланно вздохнула, — то у тебя был бы другой отец.

— Но тогда, Дарья, у тебя не было бы таких глаз. — Он подмигнул дочери. — Таких, которые можно положить на…

— Перестань! — Жена, опускаясь рядом с ним на диван, отвесила мужу легкий подзатыльник. — Ты с кем разговариваешь? С дочерью или… Или со своими замороженными мороженщицами?

— Замороженными, — насмешливо пробормотал он. — Как же…

— Ладно, — сказала она, — не будем о них. — Кстати, я слышу, речь зашла о путешествиях, так вот…

— Куда на этот раз? — перебил жену Антон Данилович.

— По югу Италии.

— Не оставь своим вниманием Сицилию. Увидишь настоящих мафиози, — засмеялся Антон Данилович.

— Я вижу их и здесь каждый день, — насмешливо отозвалась жена.

— Мам, может, ты завернешь во Францию? — Дарья держала перед собой карту, не зная, куда ее деть.

— Очень кстати, — кивнула мать, но руку за картой не протянула. — Я не из тех недорослей, которые утверждают, что их извозчик довезет.

— О, Господи! Она еще издевается надо мной! Посмотри на меня. — Он раскинул руки и теперь походил на гигантского «тедди» — модного во всем мире игрушечного медведя. — Да как же я могу пешком бродить по Парижу, если…

— За себя боишься или за свое мороженое? — насмешливо спросила жена. — Ты знаешь, Антон, а мне больше нравилось, когда ты торговал ветром… — жена засмеялась. — Тогда мы гуляли гораздо больше. Конечно, ты не был таким толстым.

— Еще бы, — усмехнулся тот. — Конечно, мы гуляли больше. Тогда ты не раскатывала на «пежо». Ветряки, которые мы пытались продавать «новым русским» для загородных коттеджей, не принесли нам таких денег,

— Сладкие слюни, — подхватила жена и рассмеялась низким голосом. — Как мы замечательно гуляли, как дышали ветром. Ветром перемен, — иронично бросила она, выходя за дверь.

Антон Данилович проследил за ней взглядом. Все такая же стройная, как и два десятка лет назад. Что ж, ему повезло с женой, в который раз признался он себе. Очень. Потому что это была настоящая любовь, к которой все стремятся, но не все находят. А он нашел.

Гребнев прикрыл глаза и увидел парочку, сидящую на скамейке на Чистых прудах с мороженым в руках. Он купил себе и ей по вафельному стаканчику с розовой розочкой наверху. Розочка была твердая, холодная, очень жирная и такая… такая…

Он внезапно открыл глаза, словно кто-то включил яркую лампу, и веки дернулись сами собой. Вот… вот оно… Антон Данилович наконец понял, что зацепило его в рассказе дочери. Он знал, с чем это соединить, чтобы получилось то необыкновенное, то невероятное, что он искал, не отдавая себе отчета.

— Дарья! Ты меня навела на потрясающую мысль, — хрипло сказал Антон Данилович.

— Ты о карте? — Дочь склонила голову набок, как делал сам Антон Данилович, когда чего-то не понимал, но не собирался в том признаваться.

— Нет, моя дорогая. Я насчет передачи, которую готовит твой друг Игорь со своим отцом.

— Вот как? — Теперь Даша держала голову прямо и не мигая смотрела на отца.

Тот усмехнулся. Как они с ней все-таки похожи! Ишь подобралась, вся внимание!

— Я хочу сделать ему такое предложение…

— От которого он не сможет отказаться, — насмешливо закончила любимую отцовскую фразу дочь.

Антон Данилович засмеялся.

— Именно так.

— А насчет чего? — осторожно спросила Даша, засовывая руки в карманы джинсов. Таким образом, она отучала себя от излишней жестикуляции. Что ж, у нее получалось. Правда, карманы стали как джинсовые сумочки.

— Насчет любви, — ответил отец. — Но больше ни о чем не спрашивай. Не скажу.

— Ну что ж… — Дарья пожала плечами.