На панский двор приказчик явился лишь к обедне. Осунувшийся, он словно тень прошёлся по двору. Челядь и дворовые вяло занималась каждый своим делом. Намётанный глаз Петра сразу выделил тех, кто только делал вид занятости. В другое бы время нерадивые работники тут же получили б хорошую трепку, но сегодня приказчику было не до них. Да и самому придётся сейчас оправдываться перед Прасковьей Федоровной за поздний выход на службу. Но, к счастью, и до Петра тоже никому не было дела, и он осторожно начал расспрашивать дворовых, нет ли новостей от пана Хилькевича. Как оказалось, никто ничего не слышал о сегодняшнем приезде Семёна Игнатьевича. Даже Прасковья Федоровна удивилась, почему вдруг именно сегодня должны приехать пан Хилькевич и Андрюшенька — она только так называла своего сына; они ведь собирались поохотиться и погостить до конца этой недели, а сегодня лишь только среда.

— А что это ты, Петро, сегодня странный какой-то? И выглядишь совсем неважно. Уж не прихворал ли часом? — с некоторой тревогой поинтересовалась Прасковья Федоровна.

— Не. Всё в порядке. Пойду гляну, чем на конюшне мужики занимаются, — вяло промямлил Петро. Ему сейчас ничего не хотелось объяснять Прасковье Федоровне и, найдя простой предлог, он поплёлся к конюшне под её пристально-обеспокоенным взглядом.

Обходя и проверяя работу крепостных, приказчик лишь изредка вяло давал дополнительные указания или замечания. Сегодня он не кричал и не изгалялся по пустякам над селянами, чего раньше почти никогда не бывало. Все крепостные отлично знали крутой нрав Петра и почти все — жгучую «ласку» его кнута. Вспыльчивость панского приказчика вынуждала селян как можно меньше вступать с ним в пререкания. Ну а если кто серьёзно провинится, то мало ему не покажется. В деле наказания Петро толк знал. Хотя и роптали частенько крепостные, но в то же время и отлично понимали, что при его должности таким и надо быть, иначе с нашим мужиком порядка не будет. А Петро по пустякам никогда не лютовал.

Пан Хилькевич одобрял и поощрял жесткие методы работы с холопами. Он, как и все остальные помещики, признавал для строптивого мужичья только кнут. Дай слабину — на голову сядут.

Сегодня же все были удивлены странным поведением приказчика. Многие, ожидавшие средненькой взбучки и не получившие её, просто не узнавали Петра Логинова.

Находясь в панском имении, Петро немного отошёл душой. Общение с людьми отвлекало его от мрачных дум. К концу дня впервые за всё время он не просто не хотел идти домой — он боялся туда возвращаться. Когда же на дворе начало смеркаться, то деваться было некуда, и Петро всё же решился идти до хаты. Но не успел он выйти и со двора, как вдруг залаяли собаки, за воротами послышался шум и лошадиное фырканье. Знакомые голоса и звон бубенчиков заставили дворовых живо засуетиться: Семён Игнатьевич и Андрей Семёнович нежданно возвратились домой.

Из дома вышла удивлённая Прасковья Федоровна в сопровождении кухарки. В считанные мгновения прислуга была уже готова к встрече своего «благодетеля». Петро тоже направился встречать пана Хилькевича и молодого панича.

Открылись ворота, и санная повозка въехала во двор.

— Здрасте, Семен Игнатич!

— Здрасте! — раздавалось со всех сторон.

— Вечер добры, Семен Игнатьевич, — поздоровался и Петро. — Что так скоро? Вы же собирались до воскресных деньков погостить да поохотиться.

О преждевременном возвращении пана Хилькевича из гостей Петро спрашивал не из праздного любопытства. Ведь ему ночью было сказано, что сегодня Семен Игнатьевич приедет и, выходит, это была правда. Больше никто в имении об этом не знал. И такая правда ещё больше угнетала Петра.

Пан Хилькевич не успел или не захотел отвечать на вопрос приказчика, но эта тема заинтриговала и Прасковью Федоровну. Поздоровавшись с супругом и сыном, она поинтересовалась:

— Ну, как погостили, Семен Игнатьевич? Мы вас, конечно, заждались, но не думали, что вернётесь так скоро. Иль угощения пана Войховского пришлись не по душе? А может, охота сорвалась?

— Да всякого отведали. И охота была, и хлеб-соль по душе пришлись, и в картишки вволю наигрались.

— А как там дочки Егора Спиридоновича? — Прасковья Фёдоровна как бы невзначай затронула сильно интересовавший её вопрос.

— О, дочки пана Войховского умницы! А старшая, Наталья Егоровна, так вообще — сама учтивость. Вот кому-то счастье улыбнётся, — задорно сказал пан Хилькевич и бросил многозначительный взгляд на сына.

Заметив это, Прасковья Фёдоровна радостно улыбнулась, как будто всё уже было решено. С трудом скрывая от прислуги свою заинтересованность в этом вопросе, она с нетерпением произнесла:

— Что ж, пойдёмте скорее в дом. За чаем и расскажете всё подробнее.

— Не спеши, мать, ведь мы и необыкновенный трофей привезли! — похвастался Семён Игнатьевич и, немного замявшись, добавил: — Да… вот Андрюша на охоте поцарапался. Ничего страшного, но мы решили, что дома царапины быстрее заживут.

Прасковья Фёдоровна встревожилась было, но пан Хилькевич и Андрей уверили её, что такой пустяк не стоит волнений.

Прислуга суетилась вокруг повозки, снимая с неё вещи и перенося в дом. Дошла очередь и до большого куля, туго перевязанного пеньковой верёвкой.

— А вот это можете развязать, — приказал пан Хилькевич. Он никогда не отказывал себе в удовольствии послушать восхищенные возгласы и удивлённое цоканье столпившихся зевак, рассматривающих добытые охотничьи трофеи. И тем более сейчас, когда все будут поражены, впервые увидев шкуру настоящего медведя. Да ещё недавно обитавшего в здешних лесах.

На шумок подошли ещё несколько мужиков, а вместе с ними и дед Лявон — самая колоритная фигура в Черемшицах.

Об этом мужичке в двух словах и не скажешь. Родом Лявон был из сельской волости Автюцевичи[11]. Одно лишь это обстоятельство уже выделяло его из остальных селян, ибо Автюцевичи славились на всю округу как самобытные и непревзойдённые выдумщики с природной смекалкой, особенно в юморе.

По годам Лявон был и не настолько стар, но так уж повелось, что все его называли дедом Лявоном. В натуре этого самобытного самородка всегда пульсировала ярко выраженная авантюрная жилка. Врождённый талант на выдумки и склонность к артистизму делали его незаменимой фигурой на всевозможных гуляньях и весёлых обрядах. Даже на посиделках молодёжи ему всегда были рады. Лявон был и большим любителем опрокинуть чарку-другую, после чего он, тоже с врождённой способностью, обязательно вляпывался в какую-нибудь историю или переделку — трагическую, по его мнению, для него самого, и комическую — для остальных. Это кратенько об основных чертах его характера и нрава. Внешне же Лявон смахивал на этакого хитренького, но безобидного живчика. Один его вид вызывал добрую улыбку и излучал энергию умиротворения и хорошего настроения. Кроме всего прочего, дед Лявон считал себя одним из наиболее грамотных и просвещённых среди крепостных.