— Райан милый, — говорит Кристи, — правда?

Ага, как таракан.

— Хочешь шербет? — спрашиваю я.

— Какой? — спрашивает Кристи.

— Малиновый.

Дэвид влетает в комнату — в глазах отчаяние, в руке аудиокассета:

— Починишь?

Пленка свисает тонкой петлей.

Я уж решила было, что это единственная проблема, но тут начинают пищать мои свинки.

Приложив к одному уху кассету, а другое прикрыв рукой, Дэвид вопит: «Свиньи, молчать!»

Кристи быстро переводит озабоченный взгляд с Дэвида на морских свинок, а потом на меня.

Я выхватываю у Дэвида кассету — я же знаю, что скорее разберусь с пленкой, чем с его слезами.

— Не волнуйся, я мигом все исправлю.

Надев кассету на палец, я начинаю мотать. Мне не помешало бы иметь еще пару рук: одной дать морским свинкам сена, чтобы они угомонились, а другой прикрыть Дэвиду рот, пока он вопит.

Я кручу кассету так быстро, что она соскакивает с пальца.

Намотав пленку, я вставляю «Квак и Жаб снова вместе» в магнитофон и нажимаю ВКЛ.

Густой голос Арнольда Лобела сливается с писком морских свинок, и лицо Дэвида озаряется улыбкой, как утром на Рождество, или вечером в Хэллоуин, или на день рождения, — что называется, рот до ушей.

— Ты починила!

— Найди маму, — говорю я, вкладывая кассету ему в руку, — и скажи ей, что теперь ее очередь.

Прежде чем закрыть дверь, я заглядываю в гостиную, чтобы убедиться, что Дэвид пошел прямо к маме. Он скрывается в коридоре, размахивая руками.

— Это, должно быть, трудно, — говорит Кристи. — Даже нормальные братья — и то головная боль.

«Нормальные» застревает как ком в горле. Я беру стикер и пишу: «ПАПА! Купи новый магнитофон!» — и прикрепляю его к двери, чтобы не забыть напомнить папе — еще раз.

Теперь можно заняться свинками. Я вытягиваю сухие травинки тимофеевки из небольшого пучка, который я держу под клеткой. Корица взвизгивает, когда Мускат выхватывает ее травинку.

— Ой, какие смешные, — говорит Кристи. — Можно я их возьму?

— Конечно.

Я кидаю ей полотенце.

— Постели это на колени, чтобы не написали.

Одной рукой я беру Корицу под грудь, а другой сгребаю ее задние лапки.

Корица визжит, но, когда я сажаю ее Кристи на колени, визг превращается в довольное похрюкивание:

Корица, я думал, мы больше не увидимся! А что это ты ешь?

Полотенце, полусырое, с легким привкусом ополаскивателя. Хочешь кусочек?

С удовольствием!

Дверь с грохотом распахивается.

— Не бросай игрушки в аквариум! — провозглашает Дэвид.

— Сейчас вернусь, — говорю я Кристи сквозь зубы.

— Не вопрос, — отвечает она, поглаживая Корицу.

Я закрываю за собой дверь, чтобы Кристи не видела, как я перехожу на бег.

— Почему?

Я бегу впереди Дэвида.

— Почему сегодня?

— Потому что.

Маленький ковбой, ноги колесом, стоит на галечном дне аквариума. Одну руку он держит наготове, чтобы выхватить пистолет, а другой раскручивает лассо над головой. Золотая рыбка проплывает прямо в петлю.

Подь сюды, гнусная тварь!

Когда я опускаю руку в воду, рыбка проплывает у меня между пальцами.

Я достаю ковбоя и кидаю его в коробку с игрушками, потом хватаю Дэвида за запястье, даже не вытерев руку.

— Мокро! — выворачивается Дэвид.

— Не смей мне все портить.

И я волоку его за собой по коридору в мамину комнату.

Она разговаривает по телефону.

— Хорошо, — произносит мама в трубку, — тогда жду вашего звонка на следующей неделе.

— У меня гости, — говорю я, наплевав на то, что мешаю ей. — Тебе придется взять Дэвида на себя.

Мама вытягивает палец вверх, давая понять, что нужно подождать, но я впихиваю его прямо в комнату. Она хмурит брови. Потом берет с полки пазл и вытряхивает его на пол.

— Да, хорошо, — говорит она в трубку.

Дэвид усаживается за пазл. Он не выносит, когда все перемешано, а собирает пазл построчно, как будто прочитывая его. Он не пытается собрать все красные части амбара, или маргаритки на поляне, или блики солнечного света на воде. Левый к правому, верхний к нижнему — такое у него правило для пазлов. А если вы добавите что-то вопреки заведенному Дэвидом порядку, он вынет этот фрагмент, даже если он подходит.

Выходя из маминой комнаты, я захлопываю дверь за собой.

Когда я, запыхавшись, прибегаю к себе, Корица и Мускат уже сидят в клетке.

— Все в порядке? — спрашивает Кристи. — Ничего, что я взяла?

В руках у нее мой альбом, открытый на неоконченном портрете Джейсона.

— Это твой парень?

— Нет! Просто один мальчик, которого я начала рисовать.

Кристи недоверчиво качает головой: ах, вот как?

— Просто это один знакомый мальчик из… на самом деле даже не очень знакомый. Мы просто виделись в…

Я смотрю на часы. Нам пора собираться на трудотерапию.

Я не могу сказать Кристи, что мне пора, вот так сразу. Но я же обещала Джейсону, что мы сегодня увидимся.

Кристи бросает альбом на стол. У меня руки чешутся перевернуть страницу, но лучше не привлекать к нему внимание.

— Хочешь, посмотрим телик? — спрашивает Кристи.

Если я откажусь сейчас, другой такой возможности может и не представиться.

В зеркале отражается Паровозик Томас, замерший с закрытыми глазами в ожидании катастрофы, которая никогда не произойдет. Издалека доносится вопль Дэвида.

— Можем пойти к нам, — предлагает Кристи.

Звучит обидно, хотя я и не против.

— Конечно, — говорю. — Пойду скажу маме.

Пока мы идем к дому Кристи, мне хочется бегать, скакать или кружиться, раскинув руки, как будто мне снова шесть лет. Это так восхитительно просто — пойти в гости к подруге без лишних объяснений: «Прости, Дэвид, со мной нельзя. Тебя не звали».

Услышав, как наша машина разворачивается, я оглядываюсь, чтобы помахать рукой. Мама машет в ответ, а Дэвид, съежившись в одиночестве на заднем сиденье, прикрывает руками уши.