Лес искажает звуки, стирает тропы, запутывает людей. Думаете, что идёте прямо на дружеское «ау!», а попадаете в безлюдный бурелом. И когда пытаетесь оттуда выбраться, с удивлением понимаете, что он окружил вас, заманил в ловушку, не оставил ни намёка на тропинку, как будто вы не пришли туда своими собственными ногами полчаса назад, а были закинуты чьим-то злым колдовством.

Но с беззвучным зовом было иначе: важнее всего было его услышать и не потерять, а направление ощущалось само, каким-то шестым чувством. Вот и сейчас выяснилось, что Яна была не впереди, а гораздо левее. Марина скорректировала курс и побежала на зов. Однако шелест листьев и треск хвороста тут же заглушили едва уловимый голос наставницы.

Можно было слышать и не двигаться. Можно было бежать и не слышать. А одновременно слышать и бежать – никак нельзя. Впрочем, это было лучше, чем вообще не мочь ни того, ни другого. Марина решила чередовать: преодолевала небольшое расстояние, замирала, прислушивалась, снова срывалась с места.

Марш-бросок шёл более-менее гладко до тех пор, пока ноги не ощутили уклон. Хорошая новость: похоже, гора нашлась. Плохая новость: на эту гору ещё нужно было взобраться.

Лес в предгорье был диким, горьким, но пустым. Гора пустой не была: вскоре во тьме сверкнули чьи-то глаза. Большие, ярко-зелёные, с вертикальными зрачками. Они были примерно на уровне Марининой талии или даже выше. Познакомиться с их обладателем и более точно измерить его параметры не хотелось. Марина свернула в сторону и стала искать новый путь, подальше от светившихся глаз. Но вскоре поняла, что больше не слышит Яну.

Тихо, тихо, без паники. С Яной наверняка всё в порядке – она ведь опытный сноходец, а это всего-навсего тренировочный полигон. Надо лишь взять правее, чтобы обогнуть опасность и вернуться к прежнему маршруту, и…

Успокоительные мысли заглушил новый звук – протяжный волчий вой. Он преградил путь наверх.

Позвать Яну? Но ничего страшного не случилось. Пока не случилось. Впрочем, и не могло случиться – тут же всё было не по-настоящему.

Некстати вспомнился ожог от огня Куратора. Он был во сне – и был наяву.

Марина ещё раз сменила курс. В конце концов, ей всего-то нужно было забраться на гору – не важно, с какой стороны. А мимо вершины она не промахнётся.

Остро заточенный серп месяца сочился мертвенно-бледным светом. Под ним чахлые деревца и кривые валуны отбрасывали особо густые, прямо-таки смолянистые тени. Те были угрожающими, зато неподвижными. Но вот от них отделилась другая тень. У её обладателя были жёлтые глаза и выступавшие рёбра, туго обтянутые серой шкурой. Зверь приближался, бесшумно и быстро.

Клац – Марина сжала челюсти так крепко, что стало больно скулам. Только не закричать. Только. Не. Закричать.

В глазах зверя полыхнули злоба и голод. Марина не выдержала.

– А-а-а! – с её губ не сорвалось ни звука, но внутри своей головы она заорала изо всех сил.

Зверь оскалился и прижал уши к голове. С его клыков капала слюна, его брюхо рычало от голода, требуя пищи. Немедленно.

А в следующий миг зверь кубарем покатился вниз, взвизгивая и скуля, как щенок. Яна отбросила его даже не ногой – ударом воздуха, который она умела сгущать в плотный щит.

– Отлично, зов освоен! – бодро начала Яна, но осеклась. – Э-э-эй, не раскисай, ты уже почти дошла, там осталось-то… Сейчас поднимешься, мы разведём костёр, сядем перед ним и будем смотреть на звёзды – должно же в этом сне быть хоть что-то приятное, а? Договорились?

Марина молча кивнула. И вновь оставшись в одиночестве, упорно полезла вверх. Больше ей никто не встретился.

* * *

– Это был кошмар? – Марина уселась поближе к костру; поленья весело потрескивали, воздух над огнём танцевал от жара, но её всё равно знобило.

– Тот желтоглазый? Нет, конечно! – Яна сидела рядом; она снова была не хмурой, как в лесу, а дружелюбной, как раньше. – Всего лишь образ кошмара. Муза и Проектор расстарались. Даже слегка перестарались, если хочешь знать моё мнение.

– Но… зачем?

– Скажи спасибо Куратору, – фыркнула Яна. – Его любимый метод: бросить человека в воду и смотреть, выплывет или нет. Он и раньше-то перегибал палку, а теперь совсем пошёл вразнос.

Уровень симпатии Марины к Куратору, и без того невысокий, опустился до критически низкой отметки. Они же вроде как на одной стороне, зачем он это делает?

– Какая муха его укусила?!

– Если б муха… Мы теряем людей, – Яна нахмурилась. – Даже самых опытных. Если бы ты присоединилась к нам хоть на полгода раньше, тебя учила бы не я, а предыдущий глава Патрульных. Кошмары атакуют всё чаще, всё жёстче, а новобранцев мало. Стараемся набирать больше и обучать быстрее, а если человек не тянет… ну, он освобождает место для других, более перспективных.

Треск костра некоторое время был единственным звуком, нарушавшим тишину ночи.

– Почему Куратор не предупреждает сразу? – глухим голосом спросила Марина. Хотя и так догадывалась, каким будет ответ.

– А ты бы тогда согласилась? – Яна подтвердила её догадку. – Я и сама иногда жалею, что ввязалась во всё это… Ой, смотри, сон подёргивается! Похоже, нам пора выходить.

* * *

Как назло, был выходной. Марина проснулась на рассвете, сердитая и взбудораженная. Заснуть уже не получилось, а садиться за компьютер не хотелось: она и так с трудом отучила себя от вредной привычки под названием «Ну я же всё равно сейчас ничего не делаю – почему бы не поработать ещё чуть-чуть?»

Поход в магазин за продуктами помог слегка остудить голову. Но перед глазами продолжали вставать люди из снов. Они загораживали реальность: задумавшись о Кураторе, Марина едва не врезалась в стенд.

Раз по-хорошему они уходить не хотят, почему бы не вышвырнуть их по-плохому? Точнее, выплеснуть – на бумагу. Чтобы совместить не очень-то приятное с более-менее полезным, Марина решила рисовать именно по старинке и для каждого сноходца выбрать подходящий ему материал: чернила, карандаши, акварель, маркеры-копики (если они ещё не засохли)…

Через пару часов настроение испортилось окончательно. Пять портретов – и ни одного портретного сходства. Да за такие каракули её бы из художки выгнали со свистом, улюлюканьем и закидыванием гипсовыми фигурками!

А ведь она столько раз видела этих сноходцев. И внешность у многих из них была колоритной, запоминающейся. Но не запомнившейся.

Ладно, Хлоя получилась сносно – правда, лишь на фоне остальных. Комплект знакомых черт никак не складывался в знакомого человека. Глаза большие и голубые? Большие и голубые, да ещё очки в массивной черепаховой оправе. Тёмная кожа, тёмные с проседью волосы, мешковатая одежда, выпуклая родинка на подбородке… Вроде все приметы на месте – а всё равно не похоже.

Портрет Хлои был словно детали паззла, которые не хотели стыковаться друг с другом. В таком случае портрет Куратора состоял из деталей паззла, костяшек домино и блоков конструктора. Его компоненты не то что не хотели соединяться – они попросту не могли это сделать.