Тут, однако, произошло нечто совершенно невероятное. Мертвец моргнул правым глазом.

Нет, мне не показалось, это не было оптическим обманом, он и в самом деле моргнул! Объятые ужасом, мы стояли будучи не в состоянии пошевелиться. Мертвец моргнул второй раз. Я услышала за собой чей-то тихий стон, наверное, Зосин. Павел хрипло перевел дыхание, мы с Алицией схватились за руки. Еще мгновение – и вся наша компания обратилась бы в паническое бегство, круша все на своем пути, если бы не действия врача. Схватив моргающего покойника за плечи, врач поспешно уложил его и принялся осматривать.

– Он жив, – сказал врач через минуту. – Немедленно в больницу!

Сказал, разумеется, по-датски, но мы все поняли и еще не успели прийти в себя, как санитарная машина, завывая, уже мчалась в больницу.

– Как это жив? – не поверил Павел. – Разве такой может быть живым?

– Жив, жив! – радостно подтвердила Алиция. – Он был усыплен, парализован, что-то с мозгом, я не все поняла. Какой-то очень сильный быстродействующий яд, но, кажется, он принял лишь очень малую дозу. Еще долго будет в бессознательном состоянии. Зосенька, что с тобой?

Хватая ртом воздух, Зося бессильно опустилась на стул, прямо на сумку с паштетом, салатом и пирожными и позволила извлечь все это из-под себя после того, как мы напоили ее каплями Иноземцева. В спешке и волнении Алиция перепутала их с валерьяновыми каплями. Зося, не выносившая мяты, тут же пришла в себя.

Следственная группа приступила к делу. Ею были реквизированы фрукты со стола, лекарства из аптечки, часть нашей парфюмерии и кое-какие продукты из кухни – для анализа. Все это делалось с бесконечными извинениями. Ну, чистый Версаль! Отправив группу с ее добычей в лабораторию, господин Мульдгорд приступил к снятию показаний.

– Днесь какова останки пани возжелаху? – вежливо и вместе с тем решительно спросил он Алицию, раскрывая блокнот. – Имеющий уши… ухо… Слышавше ухо мое! – с торжеством закончил он, явно наслаждаясь богатством оттенков польского языка. Казалось, загадочными преступлениями в доме Алиции он занимается лишь из любви к лингвистическим изысканиям.

Алиция смотрела на него, но явно не слушала.

– Минутку, – сказала она, жестом отстраняя господина Мульдгорда с его изысканиями. – Ты начала говорить о чем-то важном. О чем?

Я не сумела бы ей толком объяснить, ибо моей зародившейся концепции нанес удар тот факт, что Казик глотнул какое-то молниеносно действующее средство. Если кто-то намеревался отравить не Казика, а Эльжбету, вряд ли стал бы заниматься этим в доме, полном людей. А ведь он знал, что по плану Эльжбета должна была вернуться позже всех, именно когда дом будет полон людей…

– Он же не мог предположить, что Эльжбета вернется раньше всех, – все еще сомневаясь, произнесла я. – Интересно, в чем был яд? Нет, опять не сходится.

Зося высказала свое предположение:

– А может, они с Казиком встретили убийцу, когда возвращались из города, и тот понял, что Эльжбета придет раньше всех?

– Вернулись и стали угощать друг друга ядом? – съязвила Алиция. – И Казик угостился, а Эльжбета нет? И к тому же ни о какой встрече не помнит?

Эльжбета не вмешивалась в наш разговор, проявляя полное равнодушие к собственной судьбе. Господин Мульдгорд решил, что настало время прервать нашу затянувшуюся дискуссию, повторив с присущей ему настырностью:

– Днесь какова останки пани возжелаху?

И добавил, явно гордясь своим прекрасным знанием польского:

– Всякий овощ свое время!

Вспыхнувшая новая дискуссия, на сей раз об овощах, завела нас столь далеко, что какое-либо единомыслие в этой области казалось абсолютно невозможным. В конце концов мы пришли к выводу: нас просят всего-навсего по порядку изложить случившееся, а потом поделиться своими соображениями.

Начали мы с правдивой информации: Алиция не желает больше ничьих останков, нет, не только моих, а вообще ничьих. С нее вполне достаточно имеющихся, ее потребности в этом аспекте удовлетворены сверх всякой меры, независимо от того, мертвы останки или не совсем. Затем мы изложили полицейскому суть моих соображений и довели до его сведения информацию Эльжбеты. При этом пришлось сообщить и о том, что Эдик собирался о чем-то предупредить Алицию, но ему помешали это сделать. Господин Мульдгорд слушал внимательно и кивал с таким видом, как будто ему было все понятно. Тем неожиданнее прозвучали его слова:

– Аз ништо не разуметь. Мертвый не отверз уста своя?

– Не отверз.

– Пошто?

– Потому что был пьян, и я не возжелала его выслушать, – ответила Алиция, искренне сожалея, что так поступила.

– Тако же вторые останки? Не отверз уста?

– Нет, – на сей раз ответила Эльжбета.

– Пошто?

– Потому что никто не спрашивал.

– Пани не вопрошал?

– Нет, я не спрашивала его.

– Пошто?

– Я хотела, чтобы он сказал сразу Алиции. Зачем два раза говорить об одном и том же?

Господин Мульдгорд окинул Эльжбету внимательным взглядом, а затем поинтересовался у Алиции, нет ли у нее каких соображений относительно того, что именно Эдик собирался ей сказать. Та заверила его в полном своем неведении.

– Знаю лишь, – добавила она, – Эдик собирался сообщить мне что-то о каком-то человеке. Он сказал: «Зачем ты пускаешь в дом таких людей?»

– Каков человек? Что возвещати?

– Кто – не знаю и что – понятия не имею, – твердо стояла на своем Алиция.

– Аз ништо не разуметь, – повторил полицейский и опять глубоко задумался. Неизвестно, как долго пребывал бы он в задумчивости, которую мы, как воспитанные люди, не решились нарушить. Нарушил ее телефонный звонок. Звонили из полицейской лаборатории. Быстро работают, ничего не скажешь!

– Аминь! – торжественно возгласил господин Мульдгорд, положив трубку. – Бысть наше мьнение такожде и есть. Ибо яд был еси во граде винном. Инъекция, тонки иглиште. Малая толика лежаху на ложе подле десница особа неживая. И там бысть яд. Особа неживая вкусиху два града винных, четыре овощ на блюдо суть исполнен яд. Вкупе – шесть овощ, поелику на сам верх возлежаху особо. Другой овощ не исполнен.

– Ради бога, объясните, что он такое говорит, – попросила побледневшая Зося.

– Что кто-то с помощью шприца впрыснул яд в виноградины, которые в количестве шести штук лежали небольшой кисточкой наверху, отделенные от большой грозди, помнишь? – перевела я, тоже немало потрясенная.

– Ведь виноград был для Алиции!

– Вот именно! – подтвердила я.

Моя сумбурная дотоле концепция вдруг предстала четкой и ясной. Раньше всех домой должна была вернуться Алиция, о ее непомерной любви к винограду знали все. А что вернулись мы не тогда, когда предполагали, и не в том порядке…