Пока он рассказывал мне о кокосовом молоке и соевых бобах, я представляла, что мы женаты, и сидим за столом не в таиландском ресторане, а у себя дома, в Монтане (город я пока не определила, ведь мы были родом из разных). Меня так и подмывало сказать ему: «Дорогой…» Ну, например: «Дорогой, передай, пожалуйста, соль!» Что в этом особенного? Сказать так и посмотреть, как отреагирует Кевин. Услышит ли он?

И когда официант заставил наш столик тарелками с салатами и рисом, я, как бы между прочим, произнесла то, что собиралась:

— Дорогой, передай мне соль.

Не скажу, что это далось мне с легкостью. Внутри у меня все закрутилось острой спиралью и стало невозможно дышать. Но голос мой — просто поразительно! — прозвучал до того спокойно, будто я произносила эту фразу десятки раз. И всегда обращала ее к Кевину.

Машинально передав мне солонку, Кевин вдруг поперхнулся и замолчал, хотя до этого говорил и ел одновременно.

— Как ты сказала?

Он смотрел на меня глазами ребенка, который внезапно понял, что взрослый смеется над ним.

— Это слишком, да? — выпалила я. — Извини, Кевин. Правда, извини. Мне вдруг показалось, что мы с тобой, как… Как родные.

— Вот как, — медленно произнес он.

Теперь пришел мой черед захлебываться словами, которые могли удержать его:

— Совсем одни в этой чужой стране. Разве мы не должны держаться друг друга? А что, если с одним из нас что-нибудь случиться? Как с моей сестрой…

Было противно вновь и вновь повторять эту ложь, но что было делать?

Кевин попытался что-то сказать:

— Алисия…

Но я перебила его:

— Я уже извинилась, Кевин. И сегодня к тому же Рождество… Пожалуйста, не надо говорить мне, что я вела себя слишком дерзко.

У него вырвался смешок:

— Да брось ты! Я вовсе не считаю это дерзостью. Это было… чертовски приятно! На секунду мне даже показалось, что я дома.

Это было то самое, что я только что представляла. Я даже рот открыла от изумления: моя фантазия втянула его в свое поле! Жаль, что не удержала.

Отчего-то он вдруг смутился, покраснел и пробормотал:

— Надо было заранее узнать у официанта, много ли в этом кальмаре «чили»… Очень остро.

— Кевин, — позвала я. — Это все Рождество. Санта-Клаус бродит совсем рядом…

Он покосился на мелькающую между столиками приземистую фигуру в красном полушубке:

— Даже чересчур…

Не позволив ему отвлечься на Санту, я быстро и, как мне показалось, проникновенно заговорила:

— Я опять покажусь тебе наивной, наверное, так и есть… Но мне так хочется, чтобы в этот день со мной был… родной человек.

— Я понимаю, — сказал он серьезно.

Я подождала, не добавит ли Кевин, что чувствует то же самое, удержала просившийся наружу вздох и попросила:

— Не уезжай, пожалуйста. Ну я прошу тебя! Проведи здесь еще хоть пару дней.

Уткнувшись взглядом в свою тарелку, Кевин пробормотал:

— Мама и сестры… Они ждут меня. Они ведь и так одни в такой вечер.

— А… Ну, тогда, конечно. Тогда надо лететь. — Я чувствовала, что сейчас расплачусь, хотя он не собирался уходить сию секунду.

Он сдвинул брови:

— Подожди, Алисия. Я же только сказал, что они ждут меня. Но их все-таки там трое.

«А я совсем одна!»

— А ты тут одна… Тебе действительно будет не так одиноко, если я останусь?

— А ты можешь остаться?

— Алисия, сядь, пожалуйста, — усмехнулся он. — Что ты распрыгалась?

Я и не заметила, что подскочила, когда Кевин подал мне надежду. Воровато оглянувшись, я убедилась, что никто из сидевших за соседними столиками не обратил на меня внимания. Я вдруг заметила, что у многих прямо на столиках стоят коробочки с подарками.

— Извини, — опять сказала я и почувствовала себя полной дурой, которая даже не додумалась прихватить с собой рождественского подарка. Интересно, что он хотел бы получить?

Кевин посмотрел на меня задумчиво:

— Все-таки странно, что ты прилетела сюда одна. Я всегда считал, что у тебя полным-полно друзей.

— Не так много, как ты думаешь.

— И все же никто не отказался бы тебе помочь. Почему ты никого не позвала с собой?

— Я знала, что ты будешь здесь.

Это прозвучала до того откровенно, что мы оба замолчали, потрясенные моей храбростью. Но я уже струсила и добавила:

— Я была уверена, что ты мне поможешь.

Он не сразу спросил:

— Разве кто-нибудь знал, что я здесь?

Я наморщила лоб, чего вообще-то стараюсь не делать, но сейчас мне нужно было изобразить, что я силюсь припомнить:

— Кто-то знал… Кто-то же сказал мне об этом… Я не помню кто.

— Неважно. Мне… Мне приятно, что ты поверила в меня, Алисия.

— И я не ошиблась.

Кевин вздохнул:

— Но я пока ничем не помог тебе.

Я, наконец, смогла улыбнуться:

— Ты угостил меня ужином. До сих пор я терпеть не могла рис.

Его смех звучал лучше всех праздничных колокольчиков:

— Рад услужить! Что я еще могу для тебя сделать?

«Неужели ты не догадываешься что?» — Я смотрела на него с мольбой, но Кевин, похоже, и не пытался догадаться.

Ему просто нравилась праздничная атмосфера ресторанчика, она отвлекла его от мрачных мыслей, и он весь светился радостью, которую, как выяснил, можно получать от простых вещей: вкусной пищи, ни к чему не обязывающего разговора, дрожащего перед глазами легкого пламени свечи…

Если б Кевин был влюблен в меня, то сейчас чувствовал бы себя счастливым. Конечно, при условии, что ему было бы известно, что и я влюблена в него.

— Ты когда-нибудь пел рождественские гимны? — зачем-то спросила я, хотя думала совсем не об этом.

Он приподнял брови:

— Не помню, чтобы я вообще когда-нибудь пел. По-моему, у меня и слуха-то нет.

— Но ты хотя бы попробуй, — провокационно предложила я.

Мне так хотелось, чтобы он раскрылся передо мной полностью! Я готова была и сама запеть с ним за компанию, если б ему этого захотелось. Но Кевин только со смехом помотал головой:

— Даже не проси! Санта-Клаус не простит мне испорченного вечера.

И прорычал басом:

— Я буду проклят во веки вечные! Ты этого хочешь, коварная?

Я ответила ему со всей возможной искренностью: