Устроившись максимально удобно, нанесла кашицу на все лицо. Для профилактики, так сказать. Лучше предупредить, чем потом по пластическим клиникам бегать губы корректировать.

Я, наверное, задремала. Потому что, когда попыталась открыть глаза, поняла — не могу. Слиплось все и засохло.

Что за день-то такой, господи? Я сползла с качелей и решила не вставать. Так хотя бы руками можно нащупать куда ползу. И это я правильно придумала, потому что через каких-то два шага нащупала куриную лапу.

— Только не ори, я тебя умоляю, — простонала я, уже готовая к голосовой атаке. Но курица вполне адекватно выдала.

— Ты не Мила, ты чудовище!

— Ты почему превратился опять? Еще и лапами раскидываешься? — решила я первая пойти в атаку.

— На разведку летал, — невозмутимо выговорил Прохор. Еще и нахохлился важно, как пить дать.

— Я ж все равно не вижу ничего, превратись в человека, отведи меня в дом, пожалуйста. Ползком, боюсь, наткнусь еще на грабли, или порежусь.

— Нет. Мне нравится, что я вижу, — хохотнул птиц. И я решила, что как только себя в порядок приведу, выгоню его из дома. А то сам меня хозяйкой называл, а теперь издевается.

А еще, я поняла, что до ночи мне отсюда не выбраться. Только вот есть хотелось уже нестерпимо. Но идти куда-то, когда перед глазами сплошные галлюцинации — не дело.

— Прош, а поесть можно мне что-то? — взмолилась жалостливо, становясь на колени и руки в молитвенном жесте складывая.

— Прохор я! — взревел ворон и улетел. Гад. Так что пришлось ползти, надеюсь, хоть в правильном направлении.

Над головой неожиданно зашумело. Так, что захотелось зажать голову руками, пригнуться еще ниже к траве и вопить раненым зверем. Мороз прошел по коже, тело начало сотрясать в ознобе, а колени, на которых ползла — ослабели. Я рухнула, распластавшись, а потом быстро сгруппировалась в маленькую кучку.

Это был страх — жуткий, сродни первобытному. Но стоило гулу чуть стихнуть, я начала расслабляться и попробовала разобраться в ситуации.

Неужели за один день одичала совсем? Или это новая степень реакции организма на поганки? Ясно же, что шум издавал самолет или вертолет. И страх, что накрыл с головой, лишь отдача неподготовленной Милы на психотропы. Я хоть в биологии и ни бум-бум, но отлично помню, что бледная поганка и мухоморы очень ими богаты. И приступы паники отлично вписываются в обширный спектр возможных реакций.

Дождавшись, пока окончательно отпустит, поползла снова, и порожек преодолела даже нос себе не разбив. Главное в череде неудач выискать что-то позитивное, и уже становится не так горько.

— Мила, Мила, — запищало рядом, и я попросила:

— Не крутись, раздавлю же. А потом руки-ноги себе же лечить. Ты ж у меня на вес золота, дорогая.

— Золота, золота, — непонятно чему радовалось моё второе я.

— А давай тебя немного переименуем, а? Будешь Лилой, а то две Милы на десяти квадратах — это перебор. Вот как до Москвы доберемся, могу обратно переименовать, там жилплощадь побольше.

— Хорошо, — Мила ткнулась мне в щеку, видимо поцеловав. Прелестная девочка, жалко неживая. Мне даже её разговорчивости недоставать будет, когда в ум приду.

— Вода! — буквально взревела, нащупав ведро. А уж умывалась с каким удовольствием, не передать. — А зеркальца в избе не видела? — обратилась я к Лиле, когда лицо более не стягивало.

Куколка развела руками, а мне немного взгрустнулось. Потому что на ощупь, губы всё-таки оставались немного раздутыми. Да и на глаза хотелось посмотреть. Вода в ведре теперь выглядела мутной, и не то, что отражения своего, дна видно не было. Я с громким вздохом понесла выливать жижу во двор. Вот наберу чистой водички, хоть на себя полюбуюсь.

Хотела за калитку вылить, но что-то меня от забора дернуло, будто сила какая не давала шага ступить, снова во двор уводила. В сердце начала закрадываться паника, сродни той, что от звука летящего самолета накатила.

Так что я, когда ведро под забор вылила, пальцы перекрестила на обеих руках и начала осматриваться, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Потому что взгляд чужой явственно чувствовала, насквозь пробирающий. Он сначала просто по телу гулял, каждый изгиб ощупывая, а потом внутрь полез.

Первый раз повернувшись, не увидела никого, второй раз — легкое колебание около калитки заметила, как в фильмах фантастических, когда невидимость временно сбой дает. А уж на третий поворот, рассмотрела мужчину в черный плащ замотанного, так что ни лица, ни сложения не разобрать.

Ужас не ушел никуда, также холодил внутри. Но сейчас я хотя бы понимала его причину — незнакомец в опасной от меня близости, и больше ни одной живой души на многие километры.

Ну куда же Прохор запропастился? Мне бы от присутствия ворона стало легче.

— Вы что-то ищете? — обратилась к мужчине, не тронувшись с места. А вот ведро в руке сжала покрепче. Если нападет, так двину, мало не покажется.

Он вскинулся сразу, и из-под капюшона сверкнули желтым глаза. Я чуть икать от испуга не начала, и сердцем своим подавилась, которое подскочило до самого горла. Но продолжала стоять, ни шагу назад не сделала. Потому что, если хищник видит слабину — он тут же кинется.

— Я к вам обращаюсь! — прикрикнула погромче, а то мало ли, может у него наушники в уши вставлены и музыка на всю катушку.

Мужчина, еще раз сверкнув глазами, развернулся и двинулся прочь. А у меня в сознании произошел щелчок. Домик же на холме, я это знаю совершенно точно, потому что такого вчера тут натерпелась, врагу не пожелаешь. Тогда отчего незнакомец не спускается вниз, а идет совершенно прямо?

Я маленькими шажочками, всё ещё сжимая в руке пустое ведро, подошла к забору. Калитка теперь поддалась легко, без какого-либо сопротивления. И пройдя десять шагов вперед, я поняла, что возвышенности тут и в помине нет.

— Ты зачем вышла? — я вздрогнула, но узнав Прохора, успокоилась тут же.

— Мужик приходил какой-то. Темный весь, — меня передернуло, и умастившийся на плече ворон, едва вниз не полетел, тут же вцепившись когтями покрепче.

— Темный? А ну, в дом иди быстро! На минуту оставить нельзя, тут же вляпаться успевает! — закричал Прохор, и крыльями взмахнул, задевая меня по щеке.

— Так не улетал бы! Я, знаешь, как испугалась! — пожаловалась, понимая, что очень близка к истерике.

— Я еды принес, дурья твоя башка! А то помрешь с голоду, сто лет потом новую хозяйку жди. А мне иногда поговорить хочется, и человеком обернуться тоже. А без ведьмы не могу! Хоть режь меня, хоть ешь!

— То есть, ты на меня намекаешь? — мы уже заходили в дом, и после болтовни с птицей, сердце снова стучало ровно. Я даже откровенное хамство ему спустить была готова. А уж когда увидела холщовый мешочек с краюхой хлеба и парой яблок, так вообще подобрела.