Достаю Walther из кармана куртки, держу в руке – безотказная немецкая машина, трофей, какой-то полковник инженерных войск Туманов привёз из Германии в сорок пятом году. Спрятал вместе с документами на чердаке и умер. Семьдесят лет пистолет лежал там под слоем опилок, завёрнутый в промасленные тряпки, с двумя полными обоймами.

Патроны к нему можно купить на вернисаже в Измайлово.

Жаль, старина Гитлер был сумасшедшим. Малость здравого смысла к его талантам, ещё немного военной удачи – и советская литература без раздумий стала бы его верной компаньонкой.

Вышел с пистолетом в сад. Там перед кирпичной стеной дежурит чучело в рваной шинели с картонной мишенью на груди. На голове чучела будёновка с большой тряпичной красной звездой, купленная в сувенирной лавке домодедовского аэропорта.

Расстояние пятнадцать шагов, стреляю три раза, сухие хлопки выстрелов глохнут в сугробах. Подхожу, смотрю. Пули легли кучно.

Вальтер надёжен, движение его составных частей совершенно, как движение планет. С его помощью можно проложить дорогу сложным концептуальным идеям. Глядя в дуло, субъекту легче избавиться от естественной установки сознания.

Вернулся в избушку бодрый, заварил чай, полистал добрую высокохудожественную книгу, накануне подаренную мне одним вечно неудовлетворённым писателем, с автографом.

Сунул книгу в жерло печки, внутри ещё тепло. Вечером затоплю её опять, и сотни тысяч букв радостно вылетят в трубу искать себе более достойное применение.

Надо сходить за продуктами в магазин на другую сторону оврага.

Одеваюсь, запираю избушку, выхожу на улицу.

Иван Денисович лает.

Приветствует меня.

Облачно.

–10°.

Иван Денисович лает и лает, рвётся и рвётся с цепи.

Какая-то старуха идёт мимо по тропинке. Иван Денисович стал лаять на неё. На лице старухи тоскливая озабоченность. Я стал думать об этой старухе. О том, пережила ли она своего старика, о том, как её зовут, потом подумал о другом старике – писателе Солженицыне. Однажды я хотел отрезать пучок волос от бороды Солженицына, для магического обряда. Но узнал, что попасть к нему нельзя. Он живёт за городом, никого не принимает. Я хотел пойти неофициальным путём, перелезть через забор, но выяснилось, что его дом охраняется, как зона, на заборе колючая проволока, а внутри сторожá. То есть Солженицын как бы всё ещё сидит.

Но сколько можно сидеть? Такое ощущение, что все сидят, а тот, кто не сидит, обязательно сядет, цирковые кони русской истории скачут по кругу.

Я подошёл к конуре и спустил Ивана Денисовича с цепи.

Йон Нёдтвейдт на сцене исступлённо жарит гитарное соло, в дыму сверкает его лысый череп. За кулисами ждёт своего выхода специальный гость – советский поэт, лауреат Сталинской премии Микола Нагнибеда, он должен выплеснуть в ликующую толпу целое ведро настоящего человеческого кала.

Пусть новую музыку играет судьба Ивана Денисовича. Его срок кончился, и он побежал вдоль забора. Его ждёт другая жизнь и любовь, и вот мы видим, как он вскарабкивается на сучку.

С тех пор все умерли: Нёдтвейдт застрелился, Солженицын – естественным путём (да, «естественность» – дикое слово), Андрея зарезали возле магазина в пьяной драке, а русская литература перестала существовать как феномен, то есть интересна здесь лишь горстке извращенцев.

Удалось договориться. Опер Амосов позвонил в агентство грузоперевозок и заказал машину. Через полтора часа пришли грузчики. Опер Тихонов впустил их в квартиру. Было жарко. Митяй открыл на кухне окно. У подъезда стоял грузовик. В песочнице возились и орали дети.

Весь план, деньги, две золотые цепочки и серьги жены Митяй отдал ещё вчера. Он радовался, что жена отдыхает в деревне и не видит всего этого.

Сперва вынесли недавно купленный компьютер. Затем плазменный телевизор и холодильник. Амосов свернул ковры; остался один, бабушкин, потёртый, с тремя богатырями.

Тихонов снял в коридоре хрустальную люстру, бережно обернул её полотенцами и положил в коробку из-под нового пылесоса. Молодому лейтенанту он велел отнести пылесос в машину, а заодно купить пива. Лейтенант вскоре вернулся.

Тихонов открыл одну бутылку и стал пить из горла. Митяй тоже захотел пива. Тихонов понял это и предложил ему угоститься. Митяй угостился.

Грузовой лифт не работал. Грузчики понесли с четырнадцатого этажа по лестнице сервант, кожаные кресла и столик из красного дерева.

Амосов спросил Тихонова, можно ли снять, не повредив, накладные пластиковые панели с потолка в большой комнате. Тот ответил, что нельзя.

Лейтенант нашёл на балконе три бутылки дорогого шампанского, которые Митяй хранил в ожидании какого-нибудь праздника.

Грузчики разобрали и вынесли кухонный гарнитур. Один из них уронил микроволновую печь. Печь сломалась.

Амосов закурил. Митяй терпеть не мог, когда курили у него дома, и попросил Амосова делать это на балконе. Амосов с недовольным видом вышел на балкон. Тихонов открыл бутылку шампанского. Попробовал, похвалил. Митяй сказал, что купил вино в фирменном магазине. Тихонов оставил ему одну бутылку.

«Теперь вряд ли смогу купить подержанный „мерседес“, – думал Митяй, – а ведь хотел сделать это на следующей неделе… Придётся устроиться на работу. И ходить туда каждый день. Вот ведь где ужас-то… Говорят, можно работать и дома, на телефоне, но Амосов забрал и сотовый, и оба стационарных аппарата – из коридора и из большой комнаты. Первым делом надо достать где-нибудь телефон».

Лейтенант спрятал в свой портфель палку сырокопчёной колбасы, килограмма два сосисок, упаковку хорошего французского сыра и две банки красной икры. Оставшиеся продукты Митяй сложил в пакет. До конца недели обещали плюс тридцать, а кондиционер в квартиру Митяй ещё не успел установить. «Надо быстрее всё съесть, а то пропадёт, – размышлял он. – Но тогда нечем будет питаться до приезда жены. Можно было бы занять денег у Николая, но он улетел отдыхать в Таиланд… А больше взять в долг не у кого. Разве что у местных наркоманов».

Митяй решил, что консервы дольше сохранятся, если опустить их в бачок унитаза, потому что там холодная проточная вода, и отнёс несколько банок тушёнки и рыбы в уборную. Тихонов следил за ним.

Амосов примерил его пальто. Оно оказалось ему мало.

Лейтенант снял в спальне со стены репродукцию Айвазовского и большие китайские часы. Он немного стеснялся Митяя. «Похоже, – подумал Митяй, – лейтенант мой ровесник».

Из окна был виден изгиб реки и железнодорожный мост над ней. Митяю захотелось поехать куда-нибудь на природу искупаться. Например, на Пироговское водохранилище. Там можно очень душевно покурить тёплым июльским вечером. Но денег нет даже на метро. И курить нечего.